Николай Черкашин - Пламя в отсеках

А командир БЧ-4 (связи), капитан 3 ранга Володин, до последних минут жизни все повторял: «Ребята, я сам был на связи, я сам слышал, как летчики передали: „Корабли идут на помощь“». И когда самолеты стали стрелять ракетками, мы поняли — помощь близка, на нас наводят суда, надо продержаться во что бы то ни стало. И мы держались…

Капитан медслужбы Л. Заяц:

— Где-то за полчаса до гибели лодки я спустился вниз, зашел к себе, взял фото дочери и сына. Хотел забрать и книги, что прихватил из дома. — «Гойю», «Рассказы о Пушкине» Тынянова, но оставил на полке. Подумал, что здесь они будут целее, чем на плавбазе. Я не сомневался, что нас поведут домой на буксире. На всякий случай попрощался с каютой, погасил свет. Полнился наверх и увидел, как глубоко ушла корма в воду.

Раньше как-то не смотрел в ту сторону — головы было не поднять, а тут — сердце екнуло.

Больные мои спрашивают: «Ну как там?» Я их успокаивал: «Нормально». Подошел к Волкову, командиру электротехнической группы, поправил повязки, тихо спросил: «Коля, как ты думаешь, продержимся?» Он мне так же тихо: «Слишком быстро нарастает дифферент…» Я поднялся чуть повыше, вижу — корма на глазах уходит в воду и нет никакой силы, чтобы удержать, остановить ее гибельное погружение. Тут стали спускать плотики. Я к Коляде:

— Борис Григорьевич, больных надо в первую очередь.

— Да, конечно.

Я ждал, что плотик вот-вот появится по правому борту. А его все нет и нет. Я перешел на левый борт. Капитан 3 ранга Манякин, комдив движения, рванул за пусковой линь, раздался хлопок, и плотик стал надуваться. Его мгновенно перевернуло. Все, кто стоял рядом, и Коляда, и Григорян, общими усилиями пытались вернуть его в нормальное положение. Одной рукой держались за леер ограждения рубки, другой рвали линь, когда волна подбрасывала плот. Четыре попытки не удались, плот был слишком тяжел, пятая, самая сильная волна и вовсе перекинула плот через надстройку на другой борт. Только тут я заметил, что стою в воде, рубка быстро погружается, лодка становится почти торчком. Крики. Шоковое состояние. Оторопь берет, когда посреди моря твердь уходит из-под ног. Все ринулись вплавь. Неразбериха, толкотня. Ближайшая к лодке сторона плота была тут же облеплена. Я плыл в фуфайке и чехле от «канадки». Натыкался на кого-то, на меня натыкались, мешали друг другу. Плавать умели почти все, кроме старшего мичмана Еленика (он пошел на дно сразу, ни за кого не цепляясь, без криков о помощи), матросов Голоненко и Михалева.

Отчетливо помню мысль: «Боже, какая нелепая смерть! Неужели и мне так придется?!» Перед глазами встали мама, дети. «Что маме скажут? Где могила сына?!» И тут все внутри поднялось, волна жизни такая накатила, откуда силы взялись — вцепился рукой в леер плотика, а рядом Игорь Калинин вскарабкался, влез сам и других стал втаскивать. Там на плоту собралось человек тридцать, а то и больше. Я смотрел на них, как на счастливцев, которым дарована жизнь… Во-первых, как врач знал, что в этой воде минут через двадцать наступит холодовый шок и остановится сердце, во-вторых, силы и без того уже меня покидали. На плот мне не забраться… Рядом мой бывший пациент, обгоревший лейтенант Шостак, налегке, без одежды, залез на плот. Прошу его:

— Саша, дай руку.

Он спустил ногу, в нее я и вцепился. Кто-то крикнул:

— На плотик больше не влезать! Иначе все потонем.

И, кажется, мичман Каданцев, у него голос громкий, четко скомандовал:

— Разберитесь вокруг плотика!

Все расположились более-менее равномерно, и плотик выровнялся. Но волны накрывали нас с головой. Манякин захлебнулся прямо на плоту. Я почувствовал, что мне мешают брюки, скинул их. Потом, когда меня вытащили, то оказалось, что я в ботинках, но без трусов.

Минут 30–40 я держался за ноги Шостака. Потом мне удалось забросить на плотик и вторую руку. Вцепился намертво. Так меня и сняли.

Рыбаки приняли нас как родных. Оттирали всем, что содержало хоть толику спирта, — одеколоном, лосьонами, даже французский коньяк не пожалели.

Есть ли более жизнеутверждающее чтение, чем рассказы людей, переживших смерть? Пусть кому-нибудь вспомнятся в трудную минуту эти строки.

Фотография мичмана Юрия Анисимова, обнимающего своих троих, едва не осиротевших детей, обошла десятки газет… Его фамилия открывала список спасенных.

Мнчнан Ю. Н. Анисимов, техник гидроакустического комплекса:

— По тревоге я сразу же прибыл в первый (носовой) отсек. Там уже были капитан-лейтенант Сперанский, мичманы Григорян и Кожанов. Мы с тревогой прислушивались к командам, которые центральный пост давал в аварийные отсеки… Они неслись из динамика «лиственницы»… Больше всего боялись, что рванут аккумуляторные батареи. Дали и нам команду подготовить ВПЛ [4] ВПЛ — пенная система пожаротушения. к работе. Начали давать давление, а его нет… Потом пена пошла. Всплыли и сразу же заметили крен на левый борт… Все водолазное имущество в отсеке было наготове. Если бы дали команду надеть, мы бы за пять минут одели друг друга.