Алексей Матиясевич - В глубинах Балтики

В погожий августовский день архангельцы проводили в море пароходы хлебной экспедиций «Г. Седов», «А. Сибиряков», «Канин», «Обь» и «Енисей», которые повели на буксирах наши несамоходные суда. «Амстердам» и «Вильгельмина» шли в кильватер.

Вначале мы не отставали от всего каравана, но когда повернули на северо-восток и пошли против встречной волны, наши пароходики стали зарываться и терять ход. Вскоре транспорты с баржами на буксире маячили уже где-то на горизонте. С «Вильгельмины» передали семафором, что помпа не успевает откачивать воду из форпика, который заполнился водой, и поэтому они против волны идти не могут.

Подойдя к «Вильгельмине», мы увидели, что нос судна осел почти до привального бруса. Оказалось, что пробки, которыми были закрыты клюзы якорных канатов, выбило волной. Вода попала в цепной ящик, а затем и в форпик. Водяную магистраль чем-то забило, и вода не поддавалась откачке. Посоветовавшись, капитаны решили вернуться в Архангельск. В это время мы находились примерно на траверзе Верхней [19] Золотицы. Пока на «Вильгельмине» не откачали всю воду из форпика, идти полным ходом не могли. Только через сутки добрались до Архангельска. На «Амстердаме» тоже оказалось много воды в носовых помещениях и было выбито стекло в рулевой рубке.

Подготавливая суда к новому выходу в море, мы тщательно проверили все забортные отверстия, водоотливные системы, горловины угольных ям, вставили выбитые в рубках стекла и зашили их досками, оставив лишь смотровые щели. Мы превратили наши пароходики в герметически закупоренные «бочки», теперь вода могла попасть внутрь судна только через дымовую трубу.

К.А. Мецайк и М.И. Сидельников выхлопотали для нашего сопровождения ледокол №8 под командованием капитана Сухорукова.

Еще раз все внимательно проверив и пополнив запасы вторично вышли в море. Погода сначала была хорошая, шли полным ходом, но у мыса Канин Нос нас все же прихватил свежий ветер.

«Амстердам», сильно перегруженный дополнительными запасами, с трудом взбирался на гребень волны и затем стремительно летел вниз. Винт в это время бешено вращался в воздухе. Суденышко вновь поднималось на волну и почему-то в каждую третью или четвертую волну зарывалось носом. Огромный вал перекатывался через все судно, и в такой момент из воды выступали только мачта, труба и верхняя часть рулевой рубки.

Широко расставив ноги, я в огромным усилием справлялся со штурвалом, стараясь удержать судно на курсе. Путевой компас, как на многих судах голландской постройки, был вделан в подволок рубки. Чтобы следить за курсовой чертой, приходилось держать голову почти непрерывно запрокинутой назад, поэтому с непривычки шея затекала, кровь приливала к затылку, и казалось, что его колют тысячи иголок.

Когда пароход зарывался носом, думалось, что волна снесет всю рубку, а в лучшем случае, выдавит стекла, несмотря на то, что они зашиты досками. Весь корпус [20] скрипел, дрожали и перекашивались палубные надстройки. В такие моменты я невольно зажмуривал глаза. Но масса воды проносилась мимо, в рубке светлело, и пароходик вновь был на гребне.

Так продолжалось уже третий час. Меня давно должен был сменить первый рулевой. Но попасть из кубрика в рубку было невозможно. Все люки надежно задраены. Открыть люк — значит затопить помещение. Меня страшно тошнило. Мое лицо приобрело желто-зеленый цвет недозрелого лимона. Иногда думалось, что вот сейчас упаду и не смогу больше пошевелить ни рукой, ни ногой. Борясь со слабостью, я продолжал цепко держаться за штурвал. Искоса посматривал на капитана и его помощника, которые внимательно следили за моими движениями и показаниями компаса. Пошел четвертый час испытания моих сил. Море не стихало. Но волна стала более пологой, и пароходик реже зарывался носом. Мне не было легче от этого. Темнело в глазах. Курсовая черта компаса расплывалась в широкую черную ленту. Запрокинутый назад затылок уже не покалывало, он просто одеревенел. Мое оцепенение нарушил полос капитана.

— Что же, видно, смена и сейчас не сможет прийти. Становись-ка, Леонид Дмитриевич, на руль, — сказал он помощнику. — Надо дать отдохнуть парню. Две рулевые смены выстоял в этакую погоду. Зеленый моряк, и лицом-то позеленел, рвет его, а дело не бросил, хорошо!

Капитан, здоровенный мужчина, потомственный помор-беломорец, был неразговорчивым человеком. У меня после его слов даже сил прибавилось, и я заявил, что смогу простоять еще несколько вахт. Но помощник капитана настойчиво и твердо отобрал у меня штурвал.