Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит

Артиллерия била точнее. Но в пропагандистский снаряд умещалась с большим трудом сотня листовок. Да и снаряд этот, срабатывая над расположением противника или над населенным пунктом, разделялся на десяток частей, каждая из которых вполне могла «сагитировать» несогласного на всю оставшуюся жизнь. Были и ракеты «ФЛГ», станковые и ручные, немецкого производства. Они залистовывали участок плотно, нет спору, но вот летели изначально черт знает куда, как и все примитивные ракеты в мире.

Одному молодому спецпропагандисту хотели даже орден дать за изобретение приспособления для сброса листовок с вертолетов. Тут не до смеха – встречный поток прижимал бумагу к обшивке, блистерам и прочим частям винтокрылых машин. Летчики и, особенно, борттехники по этому поводу нервничали. А лейтенант изобрел ящик, который опускался на четырех веревках, а затем две отбрасывались и тара опрокидывала на голову противника информацию. Все было чудесно, пока однажды на вираже конструкцию не подтянуло к несущему винту…

Астманов тоже внес свою лепту в дело разброса листовок. Он предложил сворачивать кулечки, укладывать в них листовки и метать острым концом наподобие стрел через лючок в салоне. На майдоне получалось неплохо, но изобретение не прошло испытания боем. Это же висеть над целью надо. Тут можно и «обратную связь» получить. Хуже всего дело обстояло с разбросом листовок с бронетехники на дорогах, в движении. Красиво, конечно, но за листками прямо под колеса и гусеницы бросались афганские дети. Да вот еще Астманов один раз поднес Рыскову листовку, побывавшую в вонючей канаве. А начиналась она во имя Господа Создателя Миров. Это же какая агитация?

Что касается остального инструментария, то армия почти не располагала мобильными средне– и коротковолновыми передатчиками, не имела аппаратов для скоростного копирования магнитофонных кассет, не использовала предметов с «пропагандистской символикой». Спичечные коробки и бумажные пакеты с братающимися воинами – это закат советско-афганской дружбы на военном уровне. Все вышеназванное добро, с помощью которого пытались манипулировать общественным сознанием, появилось в конце восьмидесятых годов, когда не только информационная, но вообще война была проиграна.

БАПО вышел в первый рейд в обстановке секретности, имея двойной боекомплект на каждой бронемашине и запасов продовольствия на неделю. Астманову определили БТР с бортовым номером 517, десант которого состоял из концертной группы – четырех веселых узбеков с деревянной дудкой, парой дутаров и бубном. Судоярова усадили в гордость отряда – громкоговорящую установку на базе бронетранспортера. Батарея динамиков на нем, затянутая в походном положении черным брезентом, наводила на мысль о секретном оружии даже своих бойцов.

У подножия плато проверили связь. И началась беготня… В конце концов все перешли на одну частоту, заменили шлемофоны, прекрасно понимая, что в решающий момент связи не будет. Очевидно, поэтому был выбран режим молчания до вызова конкретного номера командиром бронегруппы. Пошли!

Астманов знаками показал одному из музыкантов, чтобы слушал рацию, а сам, нацепив мотоциклетные очки, купленные на круге, вылез на броню. Сухой, холодный ветер рассвета ударил в лицо. Горьковатый кизячный дым, тонкая пыль гумен, чад несгоревшей солярки, овечий жиропот – эта симфония запахов успокаивала и опустошала сознание одновременно. Дух пустыни делал свое дело. Он был рядом в Качакуме, Мир-Аламе и Ходжахреге. Но не время забывать, чему сам учишь солдат: война идет на дорогах! Что имеем на подходе к Кундузу? Так, на винограднике люди. Дехкане на базар подтягиваются, отары перегоняют, впереди две «Йокогамы» груженые. Ага, Рахим-Роман проскочил на майдон, кивнул степенно, руку к сердцу прижал. Если что не так, дал бы знать жестом. Спокойно.

Снизу боец протянул шлемофон: «Внимание, я 31-й, повторяю: Шило, Форкоп, Вега, 517-й, 432-й следуют за мной. Подтвердите. Прием». Головная часть колонны завернула в сосновую аллею, на тихую улочку, где разместились партийные власти революционного Кундуза. 517-й остановился напротив зеленых железных ворот и такого же цвета будки постового, усиленной бронелистами.

Астманов спрыгнул с брони, перешагнул через арычок и, разминаясь, пошел по чудесному, чистенькому тротуарчику из разноцветной каменной крошки. Боже, какое счастье вот так просто идти между сосен по цветной земле и никаких иных забот не знать. Почувствовал за спиной оживление, глянул назад: Рыскова с поклонами приглашают в комитетский двор. Интересно, один выйдет или с гостями-пассажирами? Черт дернул встать возле входа. Да не отойти – это всю «гусеницу» надо двигать… Вроде все заметил, да не совсем…