Сергей Скрипаль - День ВДВ (сборник)

Вадим прощально махнул ему, ступил в упругую, вращающуюся круговерть и тут же увидел выход из матово-сверкающего тоннеля. Перед его глазами словно выступили из тьмы лица множества людей в военной форме, сидящих за длиннейшим пиршественным столом. Люди разом отставили кубки и повернулись к Вадиму, улыбающиеся, доброжелательные. Кто-то из близко сидящих приподнялся по знаку Верховного, сидящего во главе стола человека, намереваясь подойти к Вадиму. И в это же время две великолепные породистые овчарки красивым прыжком, виляя в полeте хвостами, ринулись встречать нового человека... Именно встречать как доброго долгожданного хозяина. Вадим успел почувствовать, что его ждут здесь, рады видеть, и ... всплеск пламени в великолепных чашах, освещающих всю эту картину, завертелся, закрутился, рассыпаясь огненными искрами во внезапно наступившей темноте, закружившей его до мути, до тошноты.

...Ох, как плохо, очень плохо, как больно!..

Хотел закричать, но на крик сил уже не хватило... только на нечеловеческий хрип.

Невидимая сквозь слипшиеся от крови веки окружающая толпа, услышав хрип, взорвалась злорадным хохотом, свистом, улюлюканьем, торжествующими криками...

Пущенный толпой камень прокатился острым краем по веку и надрезал его. Повисшее кровавым лоскутом, оно обнажило правый глаз. Совсем страшным стало распухшее от побоев, израненное лицо Вадима. На сплошном сине-багровом кровоподтeке вращался залитый кровью красный шар воспалeнного глаза. Набухая закапала, сбегая по лоскутку надорванной кожи, густая, тягучая кровь.

В ничем не защищeнный зрачок вонзились раскалeнные иглы палящего солнца. Резанул по беззащитному глазу огненными песчинками жгучий ветер «афганец».

– Алла! Алла! – радостно взревела толпа затерянного в горах Кавказа аула, радуясь, аплодируя меткому броску. Крепко досадил им пленный русский солдат, проклятый кяфир, непокорный гяур! Кормили, поили. Били, конечно, как всякого раба. А как не бить? Работать отказывался, принять веру в единственного бога не хотел, да ещe и бежать удумал. Смерть непокорной собаке! Пусть порадуются правоверные. Иншалла!

Сквозь багровую пелену видел Вадим беснующуюся толпу. Хоть как-то пытался избавиться от крови, набегающей на глаз, добавляющей ярости той горящей внутренней боли. Он понимал, что каждое его движение, всякое проявление жизни вызывают у жаждущей крови толпы восторг и новые издевательства над ним. Но смерть не спешила. Он опустил голову на грудь и увидел лежащий под собой кривой топор, кору и стружки от кола, на котором находился уже несколько часов. Ужас и боль замутили сознание, пригасили яркий свет...

...И опять перед столом, за которым сидело великое множество людей в форме, подскочившие собаки лизали ему руки, ласкались.

Почти машинально Вадим присел, потрепал собак по спинам, почесал за ушами, погладил.

– Привет, – услышал он, поднял голову и оторопел. Пред ним стоял... Сашка. Тот самый Сашка, с которым он служил в одном полку и рассказы которого о Москве так любил слушать. Тот самый Сашка, на прикладе снайперской винтовки которого аккуратными зарубочками был отмечен последний бой не одного десятка боевиков. Сашкино разорванное миной тело в цинковом гробу он нeс до самого самолeта, отправляя в Москву. Этот Сашка стоял перед ним, тeплыми живыми руками пожимая ему руки, увлекая за собой к общему столу, усаживая рядом с собой на специально подготовленное для Вадима место.

Сашка приобнял его за плечи, поглядел в глаза.

– Растерялся? – понимающе спросил он. – Ничего. Не просто сразу объяснить. Разберeмся!

Вадим действительно растерялся. Растеряешься тут...

– А это?.. – повeл он рукой. – Я что?.. – и смутился.

Как-то глупо спрашивать, умер он или нет, это что, ад? Рай? И вообще...

– Знаешь, до конца и я не понял, – ответил на незаданный вопрос Сашка. – Место это можешь называть Валгалла, – удобно и более-менее понятно.

Валгалла? Место, куда попадают погибшие воины! Так значит... Но спросил всe-таки не о себе.

– Саш... – а тот длинный, белобрысый? Он мне – «Не понимаю!»? – махнул куда-то за спину Вадим.

– Ааааа... Этот!... Отлично он всe понимал. Ему подмогу велели по рации вызвать, а он – «Не понимаю. Вас не понимаю…» – и прятаться. Всех перебили и его в том числе. Только пацаны здесь, – Сашка кивнул на сидящих напротив, и те весело кивнули в ответ, – А он за подлость и любовь к своей шкуре наказан. Сюда войти он долго не сможет, будет провожатым и теперь действительно ничего не понимает. Наказали его самым страшным. Одиночеством... Да ты расслабься, теперь всe будет хорошо.