Гюнтер Штайн - Ультиматум

Генерал Штеммерман верил в успех деблокирования, провести которое безотлагательно предлагал генерал-фельдмаршал фон Манштейн. План этой операции предусматривал разрыв кольца окружения силами 3-го танкового корпуса, 16-й и 17-й танковых дивизий и полка тяжелых танков 1-й танковой армии, а также трех танковых дивизий 47-го танкового корпуса 8-й армии. Эти ударные группы обеих армий должны были сначала перерезать тыловые коммуникации кольца советского окружения, а затем уничтожить это кольцо.

Операция осуществлялась, и многие солдаты были готовы поверить в ее успех. Ведь на участок, за который шла борьба, была стянута треть всех расположенных на Восточном фронте немецких войск.

Однако, несмотря на это, советские войска, осуществляя наступление, еще в конце января освободили более трехсот населенных пунктов, и среди них города Богуслав, Канев, Шпола, Смела, Звенигородка, а также узлы дорог Бобринская и Мариновка. Наступление советских войск поддерживали 2-я и 5-я воздушные армии. С первого дня войны эти армии сильно досаждали немецким люфтваффе. Эскадрильи Ю-52, созданные специально для снабжения окруженных войск, как и прикрывающие их истребители, каждый день несли крупные потери. Советская авиация со своими «яками» и Ил-2, называемыми «летающими танками», завоевывала все больший перевес в воздухе.

Руст сидел, прижавшись спиной к выщербленным камням своего ненадежного укрытия. Он впервые видел «летающий танк». Самолет был не один. За ним следовала целая группа бомбардировщиков, которых он ранее никогда не видел. Когтистые тени одна за другой скользили над заснеженной площадью.

В этот момент в районе вокзала послышался интенсивный ружейный огонь.

Раиса Тихонова быстро шла по улице, стараясь держаться как можно ближе к забору. Притворившись испуганной, она в самом начале происшествия в кинозале извинилась перед своими сопровождающими и быстро покинула казарму. Дойдя до угла, девушка остановилась и осмотрелась по сторонам.

Давящая тишина нависла над крышами маленьких, преимущественно одноэтажных домов. Городок Корсунь-Шевченковский, до войны центр района, сейчас казался вымершим. Словно замерли и электростанция на берегу реки Рось, и колхоз «Пятилетка», и завод. Дома с темными окнами, казалось, прижались к земле. Старый замок, в котором немцы развернули полевой лазарет, угрожающе устремил свои четыре тупые башни в молочно-белое небо. Казалось, и вокзал уснул.

Раиса Тихонова прислушалась. Со стороны казармы доносился беспорядочный шум, совсем не такой праздничный, как раньше, когда здесь размещался клуб. Раиса заторопилась дальше. Но шум преследовал ее, предостерегая об опасности, грозившей ее друзьям и даже воспоминаниям.

С этим клубом связано все самое хорошее, что было в жизни двадцатилетней Раисы. В Корсунь-Шевченковский она приехала одиннадцатилетней девочкой из деревни под Черкассами, потому что ее отец, кузнец, начал работать на заводе. Маленькой, но крепкой девчушке с темными косичками было нелегко расстаться с родной деревней. Гора за лесом, пруд, где они купались летом, выгон, на котором они часто сидели с ребятами, присматривая за скотом, — со всем этим она прощалась с тяжелым сердцем, словно уезжала в чужой, неприветливый край. И если в Корсунь-Шевченковском она очень скоро почувствовала себя как дома, то дело было не только в том, что здесь тоже был колхоз, более крупный, чем в ее родной деревне, и не в том, что и здесь она нашла себе новых подруг. Все заключалось в школьном учителе немецкого языка Андрее Гордеевиче, раскрывшем ее способности к языку и принявшем ее в кружок немецкого языка. Андрей Гордеевич не жалел ни труда, ни сил, чтобы привить своим ученикам любовь к изучению языка. Сначала они читали басни и короткие рассказики на языке, потом упражнялись в декламации стихов и пении немецких народных песен, а затем разучили несколько сцен из различных пьес.

Раиса увлеклась немецким языком. У нее появился интерес не только к немецкой литературе, особенно к творчеству Шиллера, но и к театру. В клубе она принимала участие в любительских спектаклях. Ей не исполнилось еще и шестнадцати лет, когда ее признали одной из лучших артисток самодеятельности. Она не понимала, в чем причина ее успеха, и не раз спрашивала старого артиста Петренко, руководившего их кружком, разве можно хорошо сыграть на сцене роль, если ее никогда не приходилось играть в жизни? Петренко ответил ей на это вполне серьезно: