Монсаррат Николас - Жестокое море

Морель прибыл прямо с учебных курсов и привез громадное количество багажа, которое всех удивило.

Это был очень приличный молодой человек, корректный и самоуверенный. Даже трудно представить, что он снизошел до такой мелочи, как корвет. В мирное время он служил младшим адвокатом и был порождением Лондона, представлявшего резкий контраст с тем миром, в котором когда-то вращался Локкарт. Морель представлялся ему в черном пиджаке и полосатых брюках, выходящим из своих покоев на Линкольн-стрит, чтобы присутствовать на изысканном ленче в «Савое». Морель был серьезен, медлителен, невероятно вежлив и учтив. В прекрасно скроенной форме он казался более уместным для дипломатического салона, чем для непритязательной кают-компании "Компас роуз".

Несколько следующих конвоев были похожи на первый. Отряд «Вайпероса» усилили корветом «Соррель». Вокруг шныряли немецкие подлодки. Другие конвои постоянно натыкались на немцев, но им пока везло: вахтенный журнал не содержал в себе ничего, кроме записей о погоде, которая крепко досаждала "Компас роуз". Казалось, что Атлантика разъярена в любое время года.

Они мужали. Они научились обманывать стихию, уклоняться от встреч с волнами. Они научились передвигаться по судну, держась за различные предметы. Они научились спать в каких угодно условиях и в любом положении. Они могли бодрствовать множество часов подряд. Они огрубели, избавились от сентиментальности. Они обнаружили, что можно по-настоящему наслаждаться в спокойных прибрежных водах перед возвращением в родную гавань, В Ирландском море, сделав последний поворот к дому, они начинали чистить корабль и приводить его в порядок. Отдраивались иллюминаторы, вывешивалась для просушки одежда, мебель кают-компании освобождалась от привязи и расставлялась в надлежащем порядке, На мокрых палубах сияло солнце. Перед кораблем играли дельфины и кружились чайки, как бы расчищая ему путь к дому.

Прошли и шесть дней отпуска для половины команды. Из офицеров на борту оставался только Локкарт. На "Компас роуз" прочистили котлы и сделали мелкий ремонт. Это был первый перерыв в их службе с тех пор, как пять месяцев назад корвет был принят в строй.

Локкарт, Морель и Ферраби сидели в кают-компании, когда, спотыкаясь и покачиваясь, вошел Беннет. Он был пьян. Пуговицы на брюках расстегнуты. Несколько секунд старпом возился у буфета. Все наблюдали за ним молча. Держа в руках стакан, Беннет обернулся и оглядел по очереди каждого.

— Так, так, так… — бессмысленно повторял он. — Хорошенькие пай-мальчики. Все вернулись из отпуска вовремя… И как вы только смогли оторваться от своих баб?

Ему никто не ответил. Он качнулся и опрокинул содержимое стакана на китель.

— А вы, общительный негодяй, а? — Беннет воинственно посмотрел на Локкарта. — Что здесь было, пока я отсутствовал?

— Ничего.

— Вы небось только и делали, что бегали не берег. — Он отхлебнул огромный глоток виски и закашлялся. Взгляд его остановился на Ферраби и Мореле. — А вы, женатые женатики… — он потерял нить мысли, умолк, но затем продолжал:

— Вы, конечно, прекрасно провели время. — Беннет вдруг позеленел и опрометью бросился из кают-компании. Офицеры услышали, как старпом спотыкался по трапу и захлопнул за собой дверь гальюна.

— Каков мерзавец! — нарушил неловкую паузу Морель. — Неужели мы не избавимся от него?

— Мне кажется, что и он хочет избавить нас от себя, — ответил Локкарт. — Ему очень не понравился последний конвои. Я не удивлюсь, если он вдруг попытается увильнуть от такой службы.

— А как это ему удастся? — спросил Ферраби. Локкарт сделал неопределенный жест.

— Ну, способы-то найдутся… На его месте у меня срочно открылась бы язва двенадцатиперстной кишки. По неведомой причине на флоте к этой болезни относятся чрезвычайно серьезно. Если у него заподозрят нечто подобное, то сразу спишут на берег.

Все произошло согласно прогнозу Локкарта. На следующий же день за ленчем Беннет с обычным жаром набросился на еду, но вдруг схватился за живот и издал весьма похожий на естественный стон.

— Что с вами? — спросил Эриксон, глядя с безучастным интересом.

— Дьявольская боль… — Беннет издал еще один душераздирающий стон и согнулся пополам. Он прижимал руки к животу и тяжело дышал сквозь сжатые зубы… Трудно было не расхохотаться, глядя на это.

— Прилягте, — посоветовал Эриксон.

— Боже мой, какая боль! — Беннет с трудом выпрямился и заковылял к двери. — Я, пожалуй, пойду прилягу, — пробормотал он. — Может, и пройдет.