Василий Крысов - «Батарея, огонь!»

К вечеру помывочного дня в расположение полка прибыл командир корпуса генерал-лейтенант танковых войск Богданов со своим начштаба полковником Рудченко. С комбригом танковой бригады и нашим комполка они обошли все подразделения, детально интересуясь состоянием боевых машин и настроением экипажей. В войсках корпуса ходили легенды о храбрости генерала Богданова. Несколько раз он на своем танке ночью ходил в тыл к немцам — громил штабы, захватывал знамена, секретные документы. Легенды подтверждались рассказами офицеров, знающих генерала близко. Да и богатырская, много больше двух метров, фигура генерала, решительное выражение лица внушали уверенность в успехе под началом такого командира. Той ночью я был дежурным по полку и услышал в штабе, что генерал Богданов передает свою должность комкора полковнику Рудченко, а сам принимает командование 2-й танковой армией. Этой армией он командовал до конца войны, с ним она получила звание гвардейской, а сам генерал стал маршалом бронетанковых войск и дважды Героем Советского Союза. Мне посчастливилось еще раз, в середине пятидесятых, встретиться с этим талантливым военачальником в Москве, в стенах Военной академии бронетанковых войск, где я тогда учился, а маршал Богданов был начальником академии. Тогда я и узнал о его боевом пути.

А в ту августовскую ночь сорок третьего после первого дня отдыха и помывки люди крепко спали, только часовые бдительно несли службу охраны да в поте лица трудились офицеры в полковом штабе, чередуясь в отдыхе. Замначштаба старший лейтенант Архипов кропотливо оформлял оперативные документы. Помощник начштаба старший лейтенант Степанов клеил карты и сильно ругался, когда по ошибке обрезал не ту рамку или приклеивал не тот лист, — нервничал, часто курил да и не стеснялся материться по-русски, хотя по национальности был украинцем, только с русской фамилией. За соседним столом помначштаба по строевой старший лейтенант Глуховцев и старший писарь старшина Петр Сенных оформляли наградные документы и писали извещения во все концы страны родным погибших. Не спал и начальник разведки Солдатов, составлял разведсводку.

Меня уже у выхода из блиндажа остановил Глуховцев:

— Теперь видишь, лейтенант, какая у нас тяжелая служба. А вы бездельниками нас считаете, «штабными крысами» называете. Вот как написать жене начштаба, что вчера его тяжело ранило? Дело деликатное. Конечно, напишу: майор Сергей Савинович Фетисов, храбро сражаясь с немецко-фашистскими захватчиками, в последнем бою возглавил три самоходки, уничтожил два вражеских танка и был ранен. Но если ранен, то надо написать, куда ранен, тяжело ли, легко. А вдруг у него руку отнимут, тогда мы окажемся злостными обманщиками. Вот ведь в чем загвоздка, — он почесал за ухом. — А каково писать родителям, женам погибших?.. Так-то вот, дорогой товарищ, — завершил он свой монолог, глянув с горькой улыбкой мне в глаза.

Уже под утро, проходя мимо самоходки Леванова, я увидел, что на посту почему-то стоит сам командир. Но не стал ничего говорить. Потом около полудня вызывают офицеров в штаб полка на совещание по подготовке к бою. Идем, и я вижу, что он спотыкается на ровном месте, чуть не упал, — спит мой командир на ходу.

— Иван Петрович, ты разве ночью не спал? — спрашиваю.

— Так точно, не спал.

— А чего?

— Самоходку охранял.

— Как же, у тебя четыре человека в экипаже, почему ты-то охранял?

— У них у всех куриная слепота.

— В санчасть-то ходили?

— Ходили, а там ничего нет, даже пивных дрожжей.

— Сегодня же всех вылечу! — закруглил я разговор.

Сходили, совещание прошло. Когда совсем стемнело, разбудил Плаксина:

— Вася, сходи к левановцам, скажи экипажу тихонько, по секрету, что к нашей самоходке трофейный мед привезли, пусть идут с котелками.

Плаксин ушел, я посмотрел на светящийся циферблат, стрелки показывали начало первого. Моросил теплый дождик, небо закрылось темными-темными тучами, темень стояла такая, что, казалось, один ты остался во всем свете, всколыхнулась скорбь о погибших товарищах... От тяжких размышлений оторвал меня приближавшийся с большой скоростью треск сучьев и грохот котелков — ага, бегут голубчики! В кромешной темноте, не видно ни зги да еще бурелом там сплошной, а они мчатся, сломя голову, без труда перепрыгивая ухабы, коряги! Подскочили к самоходке — и вдруг узрели меня! Растерялись, остановились обескураженные.

— Вот вам, а не мед! — показал им кулак. — Я вам такой мед покажу, такую куриную слепоту! Правнукам закажете, чтоб никогда ее не было!