Вольфганг Отт - Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

— Я верю.

— И ничего нельзя сделать?

— Ничего. Что, все так плохо?

— Что значит — плохо? Просто не выйду замуж.

— А тебе без этого, конечно, не жить.

— Да, не жить, а почему — тебя не касается. Ладно, не обращай внимания, я справлюсь. Пока, малыш.

— До свидания.

— Послушай, я не хочу, чтобы ты думал, будто я прошу у тебя денег из-за этих рекомендаций… Я не такая, честно.

— У меня и в мыслях этого не было, поверь мне. И спасибо за рекомендацию.

— Ты доволен?

— Еще как. Хейне и Штолленберг тоже довольны.

— Я знаю. Хейне сказал мне об этом, когда благодарил перед моим уходом на берег. Но он не сообщил, доволен ли ты. Ну, пока.

Хейне валялся на койке и читал газету.

— Привет от Доры, — сказал Тайхман.

— Чего эта овца хотела?

— Хотела знать, доволен ли я рекомендацией и почему не сказал ей спасибо, как ты.

— Чушь. А что ей еще было нужно?

— Пятьсот марок.

— Дороговаты оказались рекомендации, — заметил Хейне.

— Они тут ни при чем. Если она за три дня не добудет денег, ее место займут.

— Пятьсот марок на дороге не валяются.

Боцман Швальбер просунул голову в дверь и сказал:

— Медосмотр завтра в девять. Построение в восемь. Всех проверю, чисто ли вымыты.

— Заткнись, — крикнул Штюве. — Если я недостаточно чистый для их светлостей, то пошли они…

— Не буянь, Штюве. Я имею в виду салаг.

— Ты хочешь посмотреть, как они моются, хе-хе? Однажды они побьют…

— Штюве, ты прост как задница. В этом никто не сомневается, — произнес Швальбер.

— А ты тупой пидор, — крикнул Хейне вслед боцману.

Тайхман и Штолленберг сошли на берег. Тайхман купил пачку не облагаемых налогом сигарет, а Штолленберг — трубку из корня эрики с надписью « Гарантия: настоящая эрика » и к ней три пачки табаку. Они выпили несколько бутылок пива и вернулись на борт своего судна.

— У них там пьянка, — сказал боцман Швальбер, когда они шли по сходням. — Хотите пойти на корму?

— Да, мы тоже не против выпить, — сказал Тайхман.

— Делайте что хотите, но в восемь мы уходим. Повторять не буду.

— Я думаю, мы сумеем это запомнить.

Питт, Лёбберман по прозвищу Медуза, Штюве и Остербур угощали команду.

— Эй, сосунки! Выпейте с нами, мы платим, — сказали они Тайхману и Штолленбергу. Старики начали уже задолго до них, и прежде, чем молодые набрались, Питт, Лёбберман и Штюве уже валялись под столом. К полуночи под стол сполз и Тайхман. Штолленберг уселся на пол подле него. Потом они вместе с Остербуром перенесли Тайхмана на койку, после чего Остербур опорожнился в ботинки Тайхмана.

«Надо бы это вылить, это единственное, что я могу сделать», — подумал Штолленберг, ложась спать. Его тут же закружило, как на карусели, с той только разницей, что слезть с нее не было никакой возможности и никто не брал денег.

Его разбудило рычание Тайхмана. Один ботинок был на нем, другой отскочил, когда он пытался всунуть в него ногу.

— Чья это работа? Я хочу знать, чья это работа?

— Остербура, — сказал Штолленберг, не зная еще, к чему это приведет.

Тайхман подошел к койке Остербура и мочалил его физиономию до тех пор, пока не раздался хруст костей. Остербур поначалу звал на помощь, но потом уже просто лежал и стонал. У Остербура была верхняя койка, и Тайхману пришлось бить кулаком поверху, что еще больше разозлило его.

— Эй, Ганс, остановись, ты убьешь его, — крикнул Штолленберг и слез со своей койки.

— Хватит с него, — согласился Тайхман и вылил содержимое своего ботинка на лицо Остербуру. Остербур поперхнулся, но ничего не сказал. Похоже, он был без сознания. «Если бы я только мог проблеваться, — подумал Тайхман, — я бы сделал это в ботинки Остербура».

Когда Тайхман напивался, он становился непредсказуем. Он был не из тех счастливцев, которым стоит только сунуть два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. У него был небольшой опыт пития, до окончания школы он вообще в рот не брал спиртного. Дома ему доставался только глоток шампанского на семейных праздниках, который не оказывал на него никакого воздействия. Однако на первом же школьном пикнике он здорово набрался, и они со Штолленбергом позвонили в дверь самого ненавистного им учителя, накинули ему на голову мешок и лихо отделали. В мешке образовалась дырка, учитель их узнал, и через два дня обоих исключили из школы. По предложению Тайхмана они завербовались на рыболовецкое судно.

— Если ботинок был полон, значит, в него писал не только Остербур, — сказал Штолленберг. — Назови остальных, и я из них дух вышибу.