Овидий Горчаков - «Та геройская быль не забыта, жива...»

«Идя на соединение с окруженными в Сухиничах гитлеровцами, немцы заранее разведали путь через Попково. Они были уверены, что на этом пути серьезных препятствий нет. Немецкая разведка вошла в село в ночь на 21 января, за несколько часов до прихода нашего головного отряда. Она организовала у церкви свой опорный пункт, а на колокольне установила пулеметный расчет и наблюдателя. Именно они, немцы на колокольне, обнаружили на рассвете приближение нашего отряда к селу и, чтобы отпугнуть его, дали по отряду очередь из пулемета. Но так как отряд все равно вошел в село, фашисты затаились и, ведя скрытую разведку, установили расположение штаба отряда и его бойцов. Это помогло им бесшумно снять моих часовых. С самого начала боя немцы направили главные силы на изоляцию и уничтожение командования отряда, и это им удалось, так как силы были совершенно неравны. Такова правда о поп-овской трагедии».

Такого большого и долгого, кровопролитного и отчаянного боя воины в/ч 9903 не знали ни до, ни после сражения под Сухиничами. На четыреста шестьдесят вооруженных лишь легким оружием бойцов наседали полки танковой дивизии. Отважно, самоотверженно, до конца веря в победу, бились разведчики. Такого боя никто из них еще не переживал. Это был страшный, трагический бой. Стояли до последней капли крови, по-гвардейски. Снова зажигал сердца пламенный девиз: «За нами Москва!»

Бойченко отвел уцелевших бойцов в лощину ближе к деревне Брынь. Окопаться было нечем. Да и некогда: враг рвался вперед, выполняя приказ фюрера. Связками гранат удалось подбить два средних танка. Остальные стали и, вертя орудиями, повели частый огонь осколочными по лощине.

Летая на бреющем полете над деревней, едва не сбивая трубы хат, корректировали огонь артиллерии ближние разведчики — одномоторные «Хейнкель-126» и двухмоторные «Фокке-Вульф-189», вооруженные первый — двумя, а второй — четырьмя пулеметами.

И снова шла в атаку немецкая пехота. На вспоротой бомбами и снарядами снежной целине дымились алые проталины. Грохот порой стоял такой, что казалось, будто пулеметы не трещат оглушительно, а шипят и сипят. Один за другим умирали на снегу пограничники из отряда Бойченко — войну они начали в первый ее день, прошли огонь и воду, и вот пришлось им сложить голову под Москвой…

Валя Измайлова, лежа перевязывая очередного раненого в задымленной лощине, искала глазами подруг: ни Ларисы, ни Норы она так и не увидела.

В деревнях Попково, Бортное, Козары озверелые, пьяные фашисты лезли напролом. После артподготовки бросали гранаты, кидались в атаку. По засевшим в домах комсомольцам били из 20-миллиметровых зенитных орудий. Скорострельность у этих пушек — 220 выстрелов в минуту. Были у немцев и минометы калибра 50 и 80 миллиметров. Невиданной ярости, неслыханного накала достигли бои перед Сухиничами. Когда на морозе застывала смазка огнестрельного оружия, переходили в рукопашную, кололи штыком, рубили саперной лопаткой.

За три долгих дня, до прихода подкрепления, обороняя важный рубеж, наши комсомольцы-разведчики уничтожили около четырехсот гитлеровцев. Сводный отряд понес тяжелые, невосполнимые потери, но он стоял насмерть..

В первый день боев — 21 января 1942 года — сводка Совинформбюро ничего не сказала о прорыве немцев под Сухиничами. На других участках огромного фронта продолжалось успешное наступление Красной Армии — ее войска освободили Торопец, продолжали наступление на Вязьму…

Ларису били, пытали, мучили. Она впадала в забытье, теряла сознание, потом снова приходила в себя и уже почти не чувствовала боли.

Поняв, что от нее ничего не добиться, они вышвырнули ее в дверь на снег, а там четверо или пятеро палачей подняли ее на широкие ржавые штыки, примкнутые к маузеровским винтовкам, и бросили полуголую под старой ракитой.

Она жила еще несколько часов, слабея, истекая кровью, вся в штыковых ранах, рубцах и кровоподтеках. Снег вокруг ракиты был изрыт следами вермахтовских сапог, подбитых гвоздями с широкими шляпками. К ней подходила толпами гитлеровская солдатня, пинала полуживое тело. Жизнь еще теплилась в ней, еще билось горячее сердце.

Лариса лежала, умирая, под ракитой, а на дереве, опушенном сверху снегом, возились красногрудки. На ее лицо падали и падали снежинки. Она видела, как вспыхивают, искрятся над нею, словно драгоценные камни, кристаллы снега на ветках ракиты. Кто-то проходил мимо, под чьими-то ногами скрипел снег, но она не могла повернуть голову, скосить глаза. За ветвями ракиты густела синева январского неба.