Герман Занадворов - Главы романа

— Если вы пойдете, я тоже. Я не оставлю.

Что он может ответить? Он откладывает ответ до завтра, когда убедится в своих силах.

Завтра решило за Павла. Он попытался пройти до ближнего хутора. Вернулся мрачный и молчаливый. Пока он сидел в хате да бродил по двору, он мог думать, что вернулись прежние силы, что сможет одолеть триста-четыреста километров до фронта.

Он прошел километров пять — не больше. И кое-как прибрел назад. Он не годился ни к черту! Собственное тело предало его, предало, когда больше всего в жизни нужны силы и выносливость. Что он без них? Тот же пленный с одной разницей: вокруг нет забора из колючей проволоки. Впрочем, при таком положении забора не нужно. Далеко он не удерет.

Павел иронически усмехнулся.

Сколько он ни думал, сколько ни перебирал вариантов — убеждался, что Наташа, уговаривающая идти в Криничную, была права. Восемьдесят километров он как-нибудь одолеет. Правда, жить там рискованно: какой-нибудь железнодорожник может увидеть. Зато в Криничной он сможет сделать больше, чем в незнакомом селе. А риск? Сидеть здесь тоже небезопасно. Радуйся, Наташа, мы поворачиваем в Криничную. Но если б ты знала, девочка, как тяжело уходить от своих.

— Идите, идите. Пришел час. Дай тебя обниму, сыночку.

И вот уже позади у околицы прислонившаяся к плетню старушка. Уже обсохли слезы. Прощай, родная! Великое спасибо тебе. Спасибо людям, что среди них есть такие.

Опять перед Павлом дорога осени сорок первого года.

Невеселая дорога. Обрывки документов и, для кого-то дорогих, обрывки женских, детских фотографий. Цветистые клочки денег. Обожженные скелеты машин. Вороны на вспученных конских животах.

Пустынная дорога! На ней почти не встретишь селян. Изредка, заставляя напрячься, сжать зубы, профурчит немецкий грузовик. И опять парами, поодиночке бредут усталые, изможденные мужчины.

— До села близко, товарищ?

— Недалеко. Да лучше обойди. Там немцев до черта.

— Из лагеря тоже?

— Из лагеря.

Холодно. И дождь, дождь. На каждой ноге по пуду грязи. Попробуй, тащи ее столько.

— Садись, товарищ. У тебя есть закурить? Бумажки нет? Ничего. Завернем кукурудзыня.

— Где наши, не чул?

— Нет, а что?

— Да вот догнать хочу. Где-нибудь да есть.

— А вот мне не дойти.

— Ну, прощай.

— Прощай. Счастливо.

Какой он в самом деле счастливый.

Мрачная дорога. На запад — к немцам, в пасть зверя. Кто знает, к чему придешь? Уже теперь приходится учиться молчать. Сытый дядько, пуская на ночь, усмехается: «Верно из-за Днепра? Чего ж удирали?» В местечках, напоминая читанное о Варфоломеевской ночи, меловые кресты по дверям домов. Почему? Евреев бьют...

— Сколько еще до Криничной, Наташа?

— Ты устал? Километров сорок.

— Далеконько. Ведь мы с тобой делаем не больше десяти в сутки.

Страшная дорога. Хорошо, что есть Наташа. Все-таки легче.

Жидкая грязь. Дождь, не переставая, клюет лужи. Одна неотвязная мысль идет рядом, как тень: почему случилось такое? Неужели немцы в самом деле непобедимы? Кто виноват и что делать теперь?

Куда ты приведешь меня, дорога?

{1}Подор — политотдел дороги.