Василий Ардаматский - Первая командировка

Самарину казалось, что никогда в жизни он так вкусно не ел.

— Что же не спрашиваете, почему полицейскому вас отдаем? — засмеялся мужчина.

— Я догадливый, — ответил Самарин.

— Да, крутится человек между двух огней и всюду поспевает. От немцев медаль недавно получил. А сколько наших спас!

— А его жена от него ушла потому, что он полицай, — печально сказала женщина.

Самарин смотрел на этих незнакомых, безымянных для него людей, и на сердце у него тепло. Оказывается, не один он в этих краях действовал. Вот эти люди тоже все время были рядом с ним, а в трудную минуту, рискуя собой, пришли ему на помощь. И они останутся здесь и будут продолжать борьбу. Вместе с ними пришла и батрацкая дочь Ирмгардей. В прошлом солдат подпольной армии латышских коммунистов, она уже воевала в рядах Советской Армии, у партизан, пролила кровь и, залечив раны, отправилась на другой, тайный фронт и пришла к нему, в Ригу, и здесь погибла при выполнении особого задания...

И вдруг ему вспомнилось, как он однажды сказал Рудзиту, что бедой для Латвии стало то, что мало в ней коммунистов. Рудзит тогда покачал головой и ответил:

— Это как же надо понимать, когда много их или мало? Я гляжу: коммунисты — это же народная совесть. А она, эта совесть, везде есть. Ее только надо позвать, и она явится к тебе.

И вот по зову Рудзита сейчас к Самарину явилась эта совесть и выручает его из беды.

Самарин внимательно посмотрел на сидевшего перед ним мужчину, разглядел его усталые, даже дремлющие глаза и спросил:

— Вы из местных коммунистов?

— Из местных — да, а вот до звания коммуниста еще не дорос, — улыбнулся он.

— А лесник? — любопытствовал Самарин.

— Тогда бы не стать ему полицаем. В нашей волости к войне было всего пятеро коммунистов. Самый первый был нашим председателем сельского Совета. За год советской жизни возле него появились еще четверо. Ну а как немец сюда заявился, трое ушли вместе с Красной Армией. Одного немцы в первые же дни схватили и повесили. А тот самый первый теперь командир партизанского отряда, мы с женой на него и работаем. И лесник тоже.

— На него, — недовольно произнесла женщина, — так раньше про кулаков говорили, на которых мы работали, как каторжные. Работаем мы на его правду, которая за всех честных людей.

У Самарина подступил комок к горлу.

На другой день явился лесник — здоровенный усатый мужчина. Сбросив на пол заиндевевший тулуп, он остался в короткой грязной серой шинели полицая.

— Ну и морозище! — прогудел он простуженным басом. — Вон сосульки на бороде. Здравствуйте, кого не видел.

— Арвид, вот это товарищ... — начал мужчина, показывая на Самарина.

Но лесник его перебил:

— Не трать времени, я все знаю. Погреемся чайком и поедем. Каждый час дорог. — За чаем лесник обратился ж Самарину: — Положение будет такое: я повезу вас как арестованного. Запомните: взяли мы вас в районе Балдоне, Бал-до-не. Ясно? А везем в Крустпилс, Круст-пилс. Ясно? Больше вам ничего знать не надо. — Он повернулся к женщине: — А ты у меня возница, коня моего директор, как и в тот раз.

Вскоре они выехали... Крепкий гнедой конь был запряжен теперь в возок. На передней лавке восседала женщина, а Самарин с лесником — в коробе возка, укрытые одним лесниковым тулупом. Не успели отъехать — лесник уже спал.

В блеклом небе низко висело багряное, совсем не слепящее солнце. Мороз был крепкий, но Самарин почувствовал это не сразу и долго любовался словно застывшим зимним днем, сверканием на солнце изморози, деревьями в белом бархате, ледяной рябью наста по бокам дороги. Но вдруг он почувствовал острую боль в ногах, будто в подошвы ему ткнули острым ножом. Он поднял ногу, начал шевелить деревянными пальцами. Постепенно нога отошла, но теперь он стал чувствовать холод всей спиной, ее точно свело в плечах, а в пояснице возникла немая боль. Он стал двигаться всем телом.

— Что вы? — проснулся лесник.

— Холодновато, — ответил Самарин почти весело. Ему не хотелось, чтобы эти люди подумали, что он предъявляет какие-то претензии.

— Да, морозец хмельной, — сказал лесник и тут же опять уснул.

Некоторое время Самарин сидел неподвижно. Ему казалось, что он уже как бы пообвык на морозе, а то, что он почувствовал раньше, было с непривычки, а может быть, сейчас потеплело. Ведь так же бывает?

Но вскоре снова в ногу ему ткнули ножам.

Самарин сжал зубы, напрягся всеми мышцами, и все тело отозвалось на это болью, которая уже не проходила. Она только вроде вдруг ослабевала, а потом снова усиливалась. И в этой качке боли он странным образом заснул.