Владимир Волосков - Где-то на Северном Донце.

— Как точно называется деревня? — вдруг вмешивается Гибадуллин.

— Согласно карте, — Зангартубуевка.

— Ха! Так это и есть ваш Синий перевал! — обрадованно хохочет Гибадуллин. — Тут только буква пропущена да конец изменен. И распевно декламирует: — Зангар тау буеы — по-татарски значит Синий перевал. Занга-ар та-ау буе-еы!

— Буе-еы… — пробует повторить Селивестров, безнадежно машет рукой и оглядывается. — А ведь точно. Лес и деревня вроде бы как на водораздельной возвышенности.

Подлетает «виллис». Гибадуллин занимает место рядом с шофером.

— Синий перевал… Так вот в чем дело! — Селивестров расхаживает вокруг сруба колодца. — Черт возьми, как просто! Скажи, дедуся, у вас зимой, примерно в феврале, не был здесь геолог? Такой высокий, худой, в черном полушубке…

— Не-е… Не знаю, — пожимает плечами старик.

— Да как же нет! Был. Был, товарищ начальник! — вмешивается дородная Клавдия. — Как раз в конце февраля и был. Тоже колодцем интересовался.

— Ага! — радуется майор. — Значит, правильно. Значит, все-таки нить верная!

— Какая нить? — удивляется Клавдия.

— А-а… — весело машет рукой Селивестров. — Это я так. Скажите, хозяюшка, а где отвал колодца? Куда землю девали, когда его рыли?

— Господи, какая земля? — Хозяйка беспомощно смотрит на деда Луку. — Отродясь никакого отвала не видывала.

— Но хотя бы камни где-нибудь на усадьбе попадаются? — не желает расставаться с тайной надеждой Селивестров.

— Не-е, — качает головой хозяйка. — Какие у нас камни?

— Так оно так, — поддакивает старик. — По всей округе глина да песок. Из всех камней — один кирпич. Ентого добра вдосталь. Хотя… — Он опять закатывает глаза, морщит лоб, теребит бороденку. — А ведь что-то было… Помнится, в мальчишестве Никишка Пупырев, енто, стало быть, Клашкиного мужика дед, как-то запузырил мне по лопатке таким булыгой, что кость чуть не лопнула. Ну да, у ентих самых ворот…

— Каким цветом был тот камень? Какой вообще? — загорается Селивестров.

— А бог его знает… — Дед пялит в небо глаза, накручивает на корявый палец бороденку. — Булыга как булыга. Почитай фунта на два… Говорю, лопатку чуть не погубил. Долго рукой робить ничево не мог…

— Так… — Майор продолжает улыбаться старику. — Значит, чуть не погубил… — И обращается к хозяйке: — Будьте добры, если есть, дайте нам две лопаты. Позвольте порыться возле вашего дома…

Копать землю возле пупыревской усадьбы майору и Ване Зубову помогают сама хозяйка, ее сын и несколько его товарищей. Никто из них не знает, зачем военным людям обязательно нужно найти в деревне хоть какой-нибудь камень, но чувствуют — это очень важно. Вскоре возле дома собирается почти все население Зангартубуевки. Появляются ломы, кирки и даже сломанные лезвия кос-литовок. Никто ни о чем не спрашивает — все работают сосредоточенно и деловито. Из оттаявшей земли извлекаются куски кирпича, сгнивших досок, черепков, сломанных подков и бесчисленное множество коровьих, лошадиных и овечьих костей. Каждая находка сначала сопровождается обрадованным восклицанием, а затем гулом всеобщего разочарования. Особенно шумно огорчается дед Лука, который за неспособностью работать бегает с посошком в одной руке и с печной клюкой в другой от находки к находке.

Так проходит час за часом, но никто не уходит. Видимо, уже давно в деревне не работали вот так, сообща, так как, несмотря на усталость и обилие домашних дел, не только не слышно жалоб, а как раз наоборот, то и дело звучат смех, веселью подначки над неудачниками. Селивестров поглядывает на своих добровольных помощников, и в душе у него крепнет убеждение — с этими работящими людьми он найдет то, что ищет.

И находка приходит. Как всегда в таких случаях, неожиданно. Ваня Зубов, прощупывая землю возле плетня, где до него уже копались многие, вдруг чувствует — в который раз! — под острием лопаты что-то твердое. Раскапывает. Извлекает на поверхность большой тяжелый камень с острыми углами, испещренный ноздреватыми кавернами. Не веря себе, обтирает камень рукавом гимнастерки. Потом подает находку майору. Селивестров восхищенно крякает, знаком просит молоток. Все это молча, без броской жестикуляции.

Удар молотка. Еще удар. Пористый, изъеденный водой и временем камень разваливается пополам, обнажив свое светло-серое нутро. Селивестров бережно проводит пальцами по кристаллическому излому, подмигивает Ване.

— Что? — шепчет тот. — Что это? Известняк?