Василий Алексеев - Россия солдатская

Началась погрузка. Григорий увидел снова деревянные нары и сердце его сжалось. Он не был уверен, выдержит ли еще один переезд в таких условиях. Забитый санитар помог влезть в вагон и лечь на нары. Раненых было меньше, чем в первом эшелоне, Очевидно, не один Миша остался в Туле.

Рядом с Григорием лежало человек пять легко раненых красноармейцев, прошедших обучение на Дальнем Востоке и потому считавших себя дальневосточниками. Грубые, крепкие дальневосточники достали колоду карт и, сев в кружок, стали играть на махорку, деньги и кусок сахара. Посыпалась кощунственная ругань. Григорий вгляделся в парней. В Гороховце, несмотря на ужасный вид мобилизованных, такой брани не было слышно. Ею козыряли командиры, редко в лагере и часто во время боя. Подростки, вроде Миши, и те, которые были слабее и хуже Миши, но все- таки попали в армию из дома, быстро распускались, но и быстро приобретали вполне приличный вид. У этих же представителей особой дальневосточной армии была повадка, напоминавшая повадку уголовников.

Эшелон стоял и стоял. Прошло не менее двух часов. Несмотря на это, никто не собирался кормить раненых.

— Как с обедом? — спросил Григорий санитара, возившегося около печки.

— Не знаю, — ответил санитар равнодушно. — Разве вас не накормили перед посадкой?

— Накормили! Ни черта не накормили! — повернулся от карт один из дальневосточников, — нечего тут рассаживаться, сбегай узнай как с обедом.

Санитар ушел. Через четверть часа он вернулся и сказал, что эшелон скоро пойдет и никакого обеда не будет.

— А концентраты, полагающиеся на обед кто-то сэкономит в свою пользу, — не выдержал Григорий.

— Ведь есть вагон-кухня, на станции я видел кипяток. Развести и сварить концентраты можно за двадцать минут.

— Воры, крысы тыловые! — загорланили дальневосточники, — зови сюда комиссара.

— Я могу, — с иронией в голосе сказал санитар. — Позвать? — серенькая юркая фигурка задержалась у двери вагона.

— Зови, зови скорее, — заревели хором дальневосточники.

Ну, если они, действительно, похожи на урок, с радостью подумал Григорий, — то комиссару придется жарко! Раненых так легко в концлагерь не пошлешь.

Горлопаны спрятали карты и уселись на нарах, готовясь к столкновению с хозяином эшелона.

— Кто тут недоволен? — раздался спокойный властный голос.

К вагону подошел высокий подтянутый офицер лет тридцати пяти, очень похожий на чекиста.

— Я спрашиваю, кто тут и чем недоволен?

У военного — сухое лицо и сверлящие глаза, в голосе явная угроза. Сейчас возьмет на заметку и в чем-нибудь обвинит, может быть, пришьет антисоветскую агитацию. Григорий оглянулся: дальневосточники притихли, как побитые собаки. Ни тени разудалого нахальства. Григорию стало противно. Если урки затевали в концлагере «бузу», то с ними бывало не так легко справиться.

— Мы хотим есть, товарищ комиссар, в госпитале нам не дали обеда, а в эшелоне мы вот уже скоро три часа и еще ничего не ели.

Григорий не мог не заговорить, слишком раздражало его явное пренебрежение в тоне комиссара.

— Так это ты тут разводил агитацию?

— Не агитацию, а просил санитара спросить, дадут ли нам обед.

Комиссар настолько привык к слепому повиновению, что не нашелся, что ответить на такое простое возражение, повернулся и пошел от вагона, сопровождаемый испуганным санитаром.

Несмотря на вызов комиссара эшелона, обед раненым так и не дали. Получили они только ужин. Правда, и выступление Григория не имело никаких плохих последствий.

Ночью Григорий спал плохо. Тряска опять вызвала кровотечение и он серьезно начинал бояться заражения крови. Чтобы как-нибудь облегчить боль в руке, Григорий сел около печки и полночи провел в разговорах с санитаром. Санитар оказался не санитаром, а мелким партийцем, работником какого-то склада, устроившимся в санитарный поезд по блату. Рассказывал он о себе очень неохотно и было видно, что больше всего партиец боится фронта. После осторожных расспросов Григорий все-таки узнал, что поезд идет в Москву и раненые будут сданы на эвакуационный пункт на Курском вокзале, а оттуда попадут на три-четыре дня в один из московских госпиталей. В московских госпиталях, по словам санитара, раненых мыли, вскрывали гипсовые повязки, тщательно осматривали и оперировали. После нескольких дней такой обработки всех отправляли дальше и тыл в импровизированные госпиталя до выздоровления. Слушая рассказ санитара, Григорий составил план действия.