Ежи Анджеевский - Страстная неделя

Он снова поклонился и, стуча подкованными башмаками, побежал наверх.

Малецкий пошел за женой в кухню — небольшую, но светлую.

— А ты мне даже не сказала, что Юлек явился. Давно?

— После полудня, — ответила она. — Впрочем, он все это время спал.

На полу возле буфета стояли высокие сапоги Юлека, старательно после дороги начищенные, безукоризненно блестевшие.

Ян присел на ближайший стул. На его спинке висели бриджи Юлека. Рядом с сапогами лежали на полу шерстяные носки.

Анна у стола нарезала хлеб.

— Он говорил что-нибудь? — спросил чуть погодя Ян.

— Юлек? — Она улыбнулась. — Ты что, не знаешь его? Вернулся, по-моему, страшно измотанный. Сказал, что все в порядке, и отправился спать. А сейчас купается.

Действительно, через стену, отделявшую кухню от ванной, слышен был шум и плеск воды.

В это время снизу донесся зычный голос Пётровской.

— Вацек! Вацек!

Вацеком звали ее сына.

Малецкий сидел, нагнувшись, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. Наконец он поднял голову.

— Послушай, как тебе кажется, Ирена очень похожа на еврейку?

Анна заколебалась.

— Да нет, не очень…

— Но все же достаточно, а?

— Пожалуй, да. Она очень красивая.

Малецкий нахмурился.

— Тем хуже! Больше обращает на себя внимание. Сам не знаю, хорошо ли я сделал, что привел ее сюда.

Анна выпрямилась, прекратила резать хлеб.

— Думаю, что да, — ответила она, помолчав.

Однако ему требовалось подтверждение более решительное.

— Ты искренне это говоришь? В самом деле?

Анна повернулась к нему.

— Ты что, так мало меня знаешь?

В голосе ее послышался упрек.

Он ничего не ответил. Из ванной доносилось веселое посвистывание Юлека. Чувство неприязни кольнуло Малецкого. Но он вернулся к прерванной теме.

— Она очень изменилась.

— Ирена?

— Какая-то трудная стала… ты даже не представляешь, до чего трудная…

Анна задумалась.

— Какой же ей быть?

— Да, — согласился он, — это верно. Знаешь, она теперь считает себя еврейкой.

Он был разочарован тем, что Анна ничего не ответила. А ведь он умышленно начал этот разговор, чтобы разделить с Анной свои сомнения и тем самым найти оправдание себе. Достаточно нравственный, чтобы испытывать потребность в оправдании, Ян был все же не настолько нравственный, чтобы не заботиться о нем, не искать его. О поступках своих он судил по намерениям, но, часто замечая, что сами-то намерения противоречивы, никак не мог найти верного и надежного критерия их оценки. То была темная, густая чаща, в которой он терялся. Это он ощутил и сейчас.

Малецкий поднялся, и, прежде чем он успел подавить раздражение, у него само вырвалось:

— Зачем ты надела это платье? — Он неприязненно взглянул на жену. — Ведь ты ужасно в нем выглядишь!

Анна до начала разговора ожидала, что Ян это скажет. Еще по дороге к трамваю думала об этом. Она знала, что Ян не выносит злосчастного платья в горошек, да и сама его не любила. Однако она вышла из дому в такой тревоге, что забыла переодеться. По пути заколебалась было, не вернуться ли и не надеть ли другое платье. Но тут как раз услышала шум подъезжающего трамвая. И не стала возвращаться. Она глубоко заблуждалась, полагая, что ее женские мерки в оценке чувств и дел должны совпадать с мерками оценок у любимого ею мужчины. Увы, вопреки нашим желаниям, любовь часто не избавляет от взаимного непонимания.

— Я могу сейчас переодеться, — сказала она спокойно.

Не успел он смягчить резкость своих слов, как громко хлопнула дверь ванной и тотчас в кухне появился Юлек, отдохнувший, вымытый, с мокрыми еще волосами. Ростом он был выше Яна, так что заимствованная у брата пижама была ему коротковата.

— А, ты уже здесь! — обратился он к Яну. — Привет, старик! Как дела?

Малецкий поздоровался с ним довольно холодно.

— В порядке. А у тебя?

— Как видишь! У вас роскошная ванная, отмылся за все времена. Пижама, как ты, верно, догадываешься, твоя. Я ее в шкафу нашел. Не сердишься?

Малецкий пожал плечами.

— Одевайся поскорей, сейчас будем ужинать.

— Это прекрасно! — обрадовался Юлек. — Я чертовски голоден. Уже одеваюсь, вот только манатки свои заберу.

Он наклонился, чтобы взять сапоги и носки, волосы упали ему на лоб, и он энергично откинул их назад.

— Надеюсь, переночевать разрешите, а?

— Само собой, Юлек! — откликнулась стоявшая у окна Малецкая. — А ты что, сомневался?

— Спасибо! До четверга или пятницы, не больше. Сигарета есть? — обратился он к брату.