Павел Ермаков - Все. что могли

— Андрей Максимович, не надо кивать на других. Очевидно, у вас не все хорошо с дисциплиной. Подтягивайте ее во всех звеньях, — сказал напоследок генерал.

Ильин положил трубку, с минуту невидяще глядел на телефон, думал: «Так… занятная карусель. Вогнал занозу генерал. И поделом. Будь я на его месте, покруче бы замесил, построже потребовал, не позволил бы мне чесать языком. У меня один погранотряд, у него их много. В каждом неприятности».

Беспокойство генерала понятно. Резко изменилась обстановка на фронте. Ильин встал, подошел к карте на стене, штрихами отметил продвижение наших войск в Польше. Тринадцатого января освобождена Варшава. Идет на запад пограничный полк, дивизия генерала Стогова. Представил на минуту на командном пункте Тимофея Ивановича, наблюдающего в стереотрубу за наступающими частями.

Успех наступления не только радовал, но и кружил кому-то голову. Здесь, на нашей стороне, в частях, подтягивавшихся к фронту, дисциплина хромала, кое-кого беспечность одолевала. Ильин подвинул папку с донесениями, начал перечитывать шифровки, справки районного отдела внутренних дел, информацию из воинских частей. Вот… бронетранспортер свернул с дороги в лес. Подбит и сгорел. Экипаж расстрелян. Куда смотрел командир? А этот случай… Банда ворвалась в районный центр, забросала гранатами здание милиции, освободила арестованных. Ушла безнаказанно. Там… захватили работников военкомата и перестреляли.

Позвал Горошкина и Захарова, сказал о звонке начальника войск, напрямик спросил разведчика:

— Не подводят тебя твои?..

Продолжать не стал. Горошкин натянулся струной, по обветренному лицу пошли красные пятна. Отозвался сухо:

— Неужели думаете, каждому встречному-поперечному открываю наши планы? За информацию, которую добываю-получаю, отвечаю головой.

— Не обижайся, Вася. Такая порой складывается ситуация, в пору себя подозревать.

Горошкин в возбуждении вскочил, вышел из-за стола, потоптался, опять сел, крякнул, будто что-то застряло в горле, мешало говорить, прохрипел:

— Не иначе, какая-то змея-подлюка у нас в отряде засела.

— Вы понимаете, что говорите? Даете отчет, какую вину взваливаете на себя и на нас? — резко спросил Захаров.

— Еще бы, соображаю-кумекаю, — насупил брови Горошкин. — Как добраться до этой гадины, распознать ее, пока не знаю.

После десяти вечера к Ильину зашел начальник особого отдела Карчевский.

«Неужто учуял, что я, как выразился начальник войск, швырнул камешки в его огород? — подумал Ильин. — Или генерал повлиял, и его руководство ему тоже хвоста накрутило? Пришел налаживать отношения?»

Карчевский приехал в погранотряд после выхода на границу. С Ильиным он был в одном звании, держался подчеркнуто независимо, потребовал предоставить его отделу изолированное помещение. Но отряд располагался стесненно, и тогда Карчевский через районный отдел НКВД выколотил для себя небольшой особняк. Этим еще больше подчеркнул свою независимость и как бы превосходство над командованием отряда.

Среднего роста, с глубокими залысинами, мясистым малоподвижным лицом и холодным взглядом из-под тяжелых надбровий, он не располагал к общению, тем более, к товарищескому сближению. Но Ильин меньше всего обращал внимание на внешний облик. Определяющим для него было то, как офицер относился к порученному делу, что он стоил в боевой обстановке фронта или здесь, на границе, где тоже заварилась крутая каша. По сути дела, они с Карчевским вместе должны тянуть один воз.

Вот тут-то и зарыта собака. Кто и как тянет, куда тянет. Ильин считал, что Карчевский суетливо, опережая начальника отряда, слал по своему ведомству донесения наверх, зачастую с искаженными выводами о той или иной проведенной отрядом операции.

Возможно, вечерний визит Карчевского тоже как-то был связан с утренним звонком начальника войск. В разговоре с Ильиным он попытался сразу завладеть инициативой, напирал на то, что многие солдаты и офицеры погранотряда расхлябаны, без меры болтают. Не успели пограничники собраться на боевую операцию, как о ней уже известно на местном базаре.

Ильин внешне спокойно выслушал особиста, столь же невозмутимо спросил:

— Вы пользовались этой базарной информацией? Вам известны конкретные фамилии солдат или офицеров, разглашающих служебную тайну? Ваши прозрачные намеки дело не поправят.

Ему подумалось, что манерой высказываться, обличать, винить в грехах других, наблюдать события как бы со стороны Карчевский напоминал генерала Рябикова. У того, в отличие от особиста, всегда были припасены «увесистые факты», которыми он взмахивал, как оглоблей.