Павел Ермаков - Все. что могли

Пан Затуляк был принят по-царски. После изысканного завтрака, они приступили к составлению документа на землю, которую передавал ему Богаец в благодарность за сохранение имущества. Потом на дрожках, запряженных резвыми лошадьми, поехали смотреть эти земли. Богаец, кажется, сумел полностью подчинить себе Затуляка. Тот клялся в верности, заполучив дополнительно к двумстам десятинам земли сотню десятин леса.

— Станем соседями и, видит Бог, очень можем пригодиться друг другу, — говорил Богаец, как бы приравнивая Затуляка к себе.

— Истинно так, — наливался кровью от самодовольства новый землевладелец.

Вечером он отбыл в свои владения, спешил утвердиться там. Гауптман Богаец отправился к месту службы. Ехал и вспоминал, что господин Стронге говорил ему о каком-то новом поручении, которое приготовил своему офицеру. «Что еще придумала эта старая лиса? — память вернула к событиям на Днепре. — Неужто все-таки туда турнет с «новой миссией»?»

За стеной амбара послышались голоса, громыхнула щеколда, дверь отворилась. В разрывы облаков простреливали косые лучи заходящего солнца, прошивали амбарный полумрак. Часовой в короткополой шинели и засаленной матерчатой фуражке помаячил рукой: выходи.

От долгого сидения на холоде мышцы тела онемели. Ильин поднялся с трудом, пошевелил локтями, разминаясь, и только потом шагнул к выходу. Солдат, длинный, худосочный, с поросшим рыжеватой щетиной подбородком, недовольный медлительностью пленного, ткнул его стволом автомата, озлобленно прошипел:

— Шнеллер, руссише швайн!

Ильин оттолкнул автомат, пригнулся, снизу вверх резко двинул плечом в узкую тщедушную грудь солдата. Тот изумленно охнул, чуть не свалился, отскочив, клацнул затвором. Громкий окрик с крыльца напротив остановил его. По ступеням спускался офицер, указывая на стоявшую неподалеку крытую автомашину.

«Кончен бал, — отрешенно подумал Ильин. Обиженный солдат снова мстительно ткнул его стволом между лопаток. Не отзываясь на боль — в последние дни столько ее принял на себя, что ощущения притупились — не ускорил шага. — Вывезут за поселок и хлопнут. Проку им от меня ни на грош».

Двое вооруженных солдат подтолкнули его в кузов под брезентовый тент, сели с краю по обе стороны. Оттуда Ильин видел кривую узкую улочку, мелькавшие по сторонам низенькие хаты. Он не знал, как называлось селение, спросить было не у кого, немцы же ни разу не проговорились.

За полчаса, пока машина, раскатываясь на скользкой глинистой дороге, с натугой переваливалась через колдобины, память вернула его к тому моменту, когда он очнулся в глинобитном сарае на охапке гнилой соломы. Страшно болела голова, слева за ухом запеклась рана, на лбу кровавыми струпьями засохла содранная кожа. Он вспомнил, как его ударило чем-то тяжелым по голове и привалило на выходе из блиндажа.

И сейчас горше всего было сознавать, что он, майор Ильин, в плену у немцев. Не добили, сволочи, привезли сюда. Первый допрос начался не так, как представлял его себе Ильин. Его не пытали, не били, как писали о немецких допросах наши газеты, о чем он хорошо узнал сам, пока год партизанил. На фронте же, если пленный молчал, думалось Ильину, ему пускают пулю в лоб.

Его привели в комнату с двумя окнами, выходящими в сад. За столом с полевым телефоном сидел майор-танкист с грубоватыми чертами лица и выступающим вперед подбородком. Он перелистывал маленькую книжечку и шевелил губами. По синей плотной обертке Ильин узнал свое офицерское удостоверение. Немец поднял на него неприязненный взгляд. Обер-лейтенант с прилизанными редкими волосами, поворачивая голову на тонкой шее то к своему майору, то к Ильину, переводил:

— Уверен, мы найдем с вами общий язык.

Майор кивал, брезгливо выпячивая нижнюю губу, продолжая листать взад-вперед тонюсенькую книжицу, будто держал в руках большой роман и пытался отыскать в нем смысл жизни.

— Мы в равном положении, — продолжал немец. — Вы майор, начальник штаба полка. Я в том же звании и должности.

— Да, это существенно, — хмурился Ильин. — Хотя разница есть. Вы сидите господином. Я стою перед вами пленником. Я ранен, а вы не оказали мне даже простой санитарной помощи.

— Это недосмотр моих людей, — майор будто только ждал упрека, что-то сказал переводчику.

Обер-лейтенант торопливо вышел и вскоре вернулся с двумя санитарами. Те энергично взялись за Ильина. Протерли раны едко пахнущими примочками, выстригли волосы. От нестерпимой боли снова мутно стало в голове, но Ильин вытерпел. Парни знали свое дело, скоро голова его оказалась под слоем бинтов, боль стала притухать.