Владимир Клипель - Испытание на верность [Роман]

Крутов медленно шел тропинкой к полотну железной дороги, чтобы встретить курьерский поезд. Он всегда проходил в одно и то же время с родной для него стороны, в вихрях теплого воздуха, поблескивая стеклами широких окон, за которыми проносилась какая-то загадочная, незнакомая жизнь. Кто, куда, зачем стремится? Можно было думать, фантазировать на все лады. Пронзительный гудок паровоза, быстро замирающий вдали, звучал для Крутова как ласковый привет с далекой родины. Он очень хорошо представлял огромность пространства, разделявшего его и Дальний Восток, — пять суток непрерывного бега паровоза.

А ведь Крутов не где-нибудь на окраине, а в центре страны. Можно после этого представить себе размеры всего государства. Ого!

Душа Крутова наполнялась гордостью за свою Родину, за ее величие, неповторимую красоту каждого ее уголка. Замирающий вдали гул поезда словно бы напоминал ему каждый раз: «Не забывай, ради чего ты здесь служишь!»

Хотя необходимость службы с каждым днем все крепче въедалась в плоть и кровь, сердце его не мирилось с долгом и каждый раз тосковало. Грустным возвращался он к землянкам. «Хоть бы одним глазком взглянуть на родную сторонку, откуда выпорхнул таким самоуверенным, но еще глупым хлопцем!..»

После столкновения с Ковалем, когда на выручку пришел Туров, Крутов понял раз и навсегда, что нельзя без очень веских причин осложнять свои взаимоотношения с коллективом. Армия в данном случае не являлась исключением из этого правила. Горячим прилежанием он старался отблагодарить теперь тех, кто проявил к нему доверие в самую трудную минуту.

Матвеев пришел домой в прескверном состоянии духа. Жаркий душный день сам по себе действовал на него удручающе, а тут еще никак не выходят из головы эти неуместные разговоры с подполковником. Спрашивается, чего человеку надо? Доверили полк — это две с лишним тысячи человек в военное время — так служи, клади все силы, отдавай всего себя Отечеству и не суй нос, куда не просят. Нет, все не по душе ему, все надо переиначить. Не спросили его, какой политики придерживаться в отношении Германии…

Матвеев ходил из угла в угол. Половицы легкого дощатого домика поскрипывали под его тяжелым шагом, и это тоже действовало ему на нервы.

В приоткрывшуюся дверь заглянула обеспокоенная жена:

— Вася, что-нибудь случилось?

— А, ничего! Оставь меня, пожалуйста, в покое! — Матвеев плюхнулся на стул, торопливо достал папиросы, охлопал себя по карманам: как всегда, спичек не оказалось.

— Сейчас подам! — Жена исчезла и появилась вскоре с коробком спичек. — Только ради бога не кури много, ты же знаешь, как это тебе вредно…

— И тут не обойдется без нравоучений. Что я, ребенок, не понимаю?..

Жена часто, обиженно заморгала и отвернулась к столу. Не в пример ему, сухопарому, она кругла и упитанна, будто все, чего не хватает мужу, перешло к ней. Завидное здоровье, а вот духом слабовата. Может, поэтому и льнет к нему, чувствуя сильный характер. Матвеев видел, как ее руки что-то бесцельно там переставляют, перекладывают, а голова клонится все ниже, ниже. За многолетнюю совместную жизнь он научился прекрасно понимать каждый ее жест и теперь догадывался: глаза ее наполняются слезами, он даже представил — будто она стояла лицом к нему, — как по щекам, оставляя мокрые дорожки, скатываются первые крупные, как горошины, капли, задерживаются на мгновенье перед морщинками возле носа…

Так и есть: жена торопливо что-то стерла на столе. Ему стало неловко за свою необоснованную резкость.

— Варя, обиделась? Не надо. Ты же знаешь, какая у меня сумасшедшая работа: к каждому ищи подход, уговаривай, а тут еще и тебя! — Он деланно засмеялся, притянул ее к себе и силком усадил на колени. — Ну… Будь умницей, слышишь…

Она торопливо утирала фартуком глаза, отворачивалась, чтобы не встретиться с его ищущим, виноватым взглядом.

— Если я тебе так надоела, зачем сюда привез? Надо было не привозить, жила бы в Аяре…

— Не то, не то говоришь, Варенька. Сама видишь, как я тебе благодарен за уют…

Он понимал, что говорит совсем не те слова, которые могли бы ее успокоить, но сейчас, когда в душе не унималась тревога, ничто другое на ум не приходило.

— Сидишь тут в этом лесу, в четырех стенах, целый день одна… В Аяре, по крайней мере, хоть станция…

— Ладно, ладно, Варя… Понимаю. Хочешь, пойдем сегодня в кино? Договорились? Ну и хорошо. Ты должна понять, Варя, — служба! И рад бы иногда поделиться, а нельзя. Вот и психуешь. А ты не обращай внимания, поняла? Перекипит, утрясется… У тебя что сегодня на обед? Огурцы свежие? О! Это отлично. Через военторговский киоск достала? Привезли, значит. Ну, ну, готовь на стол, я сейчас выйду…