Богдан Сушинский - Стоять в огне

— Двое? А… лейтенант? — несмело, настороженно спросила Мария, отворачиваясь.

— Самому хотелось бы знать, что с ним, Мария. Бой был. У лагеря. Сатанинский бой. Мы с Мазовецким — помнишь, тот поляк, что спасал тебя?

— «За Елисейскими полями, мадам»… — пыталась улыбнуться Мария, но так и не смогла.

— …Так вот, я, он и еще несколько ребят были на задании. А вернулись, — вокруг трупы, разрушенные землянки… К счастью, наткнулись на одного нашего раненого… Да что пересказывать?!

— Ну а лейтенант… Громов? О нем этот раненый что сказал?

— Откуда ему знать, что с лейтенантом? — вдруг раздраженно спросил Крамарчук. — Он в дозоре был. Получил свою пулю и лежал. О ком ни спроси — «все погибли, все погибли!…» Будто он сам, лично хоронил их.

— Но отряд ваш?… Он что, действительно погиб?

— Отряд? Отряд, конечно, погиб. Что тут скажешь? Но кто сказал, что и Беркута тоже нет? Кто его хоронил? Где могила?

— Ох, Андрей, Андрей!… — прошептала Мария, тяжело вздохнув. — Что ж ты так?…

— Ну, что случилось?! — довольно резко спросил Крамарчук, снова увидев в комнате старуху хозяйку.

— Уходить тебе надо. И тебе, и ей. Через окно. Быстро — через окно. И к лесу…

— Что?! — подхватился Крамарчук, представая перед женщинами в нижнем белье. — Немцы?! Что ж ты тогда, мать Ульяна, мнешься?!

— Потому что сама и выдала вас, — непокаянно объяснила старуха. — Того же хлопца, который тебя, девка, позвал — к полицаям послала.

— Ты?! К полицаям?! — ужаснулся Крамарчук, хватаясь за гимнастерку и ремень с двумя парабеллумами.

Но Мария уже все поняла. Бросилась к окну, оттянула верхние и нижние шпингалеты, расстегнула его настежь…

— Сам идти сможешь? — спросила она, уже стоя одной ногой на подоконнике.

— Смогу. Ты же меня, мать Ульяна, христопродавка, лечила!… — возмущался Николай, поспешно одеваясь. — Сволочь же ты!!

— А ночью хотела зарубить, — холодно прервала его старуха. — Да удержал Господь Бог от греха. — Она стояла посреди комнаты, ничуть не пугаясь ярости партизана, ни на шаг не собираясь отступать. — Может, они и догонят вас. Но пусть не в моей хате… Пусть в лесу. Или в поле.

— Но почему ты так, почему?! — рассвирепел Крамарчук.

— Вы-то, иродово семя, моих в тридцать седьмом, небось, не жалели. И мужа, и сына — обоих! А я, вот, и после этого не озверела… Да ты убей, убей, если уж настолько лют на старуху. Вы до войны вон сколько люду настреляли, большевики-чекисты проклятые! Теперь вам — что кровь, что вода…

— Да кто же их расстреливал — я, что ли?! Или, может, она, медсестра?! Что ж ты, христопродавка?… — все еще изливал душу Крамарчук, отлично понимая, что все его доводы уже не имеют смысла. — Мария, вот тебе пистолет! К оврагу, в лес!… — крикнул он, выбираясь через окно вслед за медсестрой. — К оврагу — и в лес! Я прикрою. Давно мы с ними, голубками, не виделись. Ну где там они?! Помолись и ты за меня, старуха. Не ты первая предаешь… А я — вот он! На всякого Иуду — по Крамарчуку.

Он так и отходил к лесу, не поворачиваясь спиной к дому, где его предали, зажав в одной руке парабеллум, а в другой — шмайсер.

— Беги, Крамарчук, беги! Они уже у дома! — негромко крикнула Мария, скрываясь за кустарником предлесья.

— И я — вот он. И утро нежаркое. В самый раз. И для боя, и для смерти.

«А ведь когда я спросил старуху о лесе, который виднелся из окна комнаты, — вдруг вспомнил Николай, — она ответила, что это лишь маленький, гектаров на двадцать лесочек, к которому со всех сторон подступают поля». Поэтому, увидев, что вслед за приближающимися к лесу шестью полицаями из села выезжают три мотоцикла с немцами, понял: пробиваться через него — только время терять. В поле их все равно настигнут.

— Ну, что остановился? — вернулась к нему Мария. — Бежим!

Крамарчук стоял за толстым стволом старой сосны, на пригорке, с которого хорошо видны были и поле, и бегущие полицаи, и мотоциклы. Его неспешность выводила Марию из себя.

— Смотри: эти сволочи идут по нашим следам. Земля влажная, вот они и… Сейчас возьмем влево, вон по той каменистой тропке. Чтоб без следов. И пропустим их. Слева, у леса, — кустарник. Пропустим их и заползем туда.

— Но оттуда же отходить некуда. Лейтенант наш никогда бы…

— Лейтенантов здесь нет! — резко прервал ее Крамарчук. — Делай, что велят!

Полицай, шедший в цепи крайним, неуклюже протопал метрах в двадцати от беглецов. Каратели громко переговаривались и пьяно, безбожно матерились, негодуя по поводу того, что в такую рань приходится шастать по росной траве, по лесу… Они были уверены, что партизаны прячутся где-то в глубине леса или вырвались в поле.