Лео Кесслер - «Мертвая голова»

Они развернулись и поползли обратно.

Вскоре русские прекратили артиллерийско-минометный обстрел. Над полем боя повисла тяжелая тишина.

— Ну, и где эти чертовы русские? — буркнул Шульце. — Почему не наступают?

— Хотел бы я знать, — произнес фон Доденбург и закусил губу.

— Господин гауптштурмфюрер! — услышал он мгновение спустя встревоженный голос часового. — Они идут!

Фон Доденбург осторожно приподнял голову. В красных отблесках заходящего солнца ему была хорошо видна неровная шеренга иванов, которые двигались прямо на них. Это были те самые пьяные солдаты, на которых они недавно наткнулись вместе с Шульце. Перед собой они гнали группу гражданских людей, в основном стариков, лица которых были искажены бесконечным ужасом.

Русские подходили все ближе к эсэсовцам. Фон Доденбург услышал, как кто-то передернул затвор винтовки, и крикнул: «Не стрелять! Не стрелять без моей команды!».

Теперь их разделяло не более сотни метров. Он ясно видел лица гражданских, которых русские солдаты гнали перед собой. Это были простые честные лица старых тружеников, на которых теперь был написан лишь один безграничный страх. Они подошли еще ближе. Теперь между ними было уже не больше пятидесяти метров. Фон Доденбург почувствовал, что его бойцы готовы в любой момент открыть огонь. Ему надо было принять решение, и принять его очень быстро.

Неожиданно раздалась команда. Русские остановились. Вперед выступил один из стариков.

— Господа, послушайте меня, — произнес он на каком-то странном немецком языке.

Это было похоже на швабский крестьянский говор, но сама интонация этого человека была… очень древней, что ли, архаичной… И все же не было никаких сомнений в том, что это — немец, точно такой же немец, как и они сами.

— Вы должны сдаться. Иначе они расправятся со всеми нами, — продолжал старик.

Фон Доденбург неожиданно узнал костюм, в который был одет этот немец. Он видел такие в «расовом музее», размещенном на территории Офицерской школы СС в Бад-Тельце. Это был костюм поволжских немцев — тех, которые перебрались на постоянное жительство на побережье Волги еще в восемнадцатом веке. Да, люди, стоявшие сейчас между ними и ротой пьяных русских солдат, были точно такими же немцами, как и они сами. Может быть, даже еще более чистокровными [19] Поволжские немцы крайне неохотно шли на браки со славянским населением. …

— Вы что, не можете убежать?

— Нет, господин офицер, это невозможно, — промолвил изборожденный морщинами старик. — Вы должны сдаться и спасти нас. Все, чего мы хотим — это получить возможность вернуться на родину.

— Давай! — раздался сзади грубый голос.

— Иначе они перебьют всех нас! — в страхе воскликнул старик.

— О, черт! — простонал унтершарфюрер Шульце. — Русские взяли нас за горло. Что будем делать, господин гауптштурмфюрер?

Фон Доденбург не ответил. Что он должен был делать в такой ситуации? Немецкие крестьяне в ожидании уставились на него.

— Давай! — снова раздался сзади грубый голос.

Русские пехотинцы, подталкивая немцев штыками, заставили их двинуться вперед. До линии, на которой расположились бойцы «Вотана», осталось не более сорока метров. Теперь тридцать. Русские были уверены, что немцы не выдержат такого психологического давления и предпочтут отступить без боя.

Фон Доденбург в последний раз бросил взгляд на лицо старика-немца с Волги.

— Огонь! — крикнул он и нажал на спусковой крючок своего «шмайссера», направив очередь прямо в лицо старику. Тот покачнулся и упал.

Бойня началась.

Шел третий день битвы за Брест. Стервятник перенес свой временный штаб поближе к крепости, которая все еще держалась, несмотря на то, что подвергалась непрерывным обстрелам германской артиллерии и бомбардировкам с воздуха. Но даже подобравшись совсем близко, он не мог наладить эффективного управления своими подразделениями. Унтерштурмфюрер Фик выходил на связь лишь время от времени. Шварц тоже дрался в одиночку. От третьей роты практически никого не осталось. Серьезные потери понесла и первая рота. Все это было очень печально. Куно фон Доденбург показал себя способным офицером — разве что, пожалуй, излишне чувствительным. Ему больше подошла бы штабная работа, а не непосредственное командование войсками в поле. Штабные — те могли позволить себе наслаждаться такой роскошью, как эмоции.

Стервятник повернулся к гауптшарфюреру Метцгеру: