Глеб Булатов - Степь в крови

– Ясно, – Зетлинг в раздумье провел ладонью по заросшему щетиной подбородку. – Что с рукой?

– Отморозил, – Черкасов виновато улыбнулся.

– И?

– Два дня не чувствую. Сейчас в госпиталь. Пускай режут, все одно пропадать.

Зетлинг объехал затор, возникший от столкновения двух кибиток, и в нескольких десятках шагов впереди увидел телегу с копной сена и снежной шапкой, а рядом с ней двух драгун.

– Кого везете? – окликнул драгун Зетлинг.

– Раненого, – сухо ответил вахмистр.

Зетлинг спрыгнул с коня и подошел к телеге. На ней, укутанный одеялами и накрытый соломой, лежал Минин.

– Саша, – Зетлинг коснулся его плеча, – Саша.

– Господин, вы кто?! – раздраженно вмешался вахмистр.

Штабс-капитан повернулся к нему злым, напряженным лицом и ответил:

– Моя фамилия Зетлинг.

– Так это вы! – обрадовался вахмистр. – Знать, Черкасов разыскал вас?

Не отвечая, Зетлинг приподнял одеяло на груди Минина. Ротмистр лежал неподвижно.

– Перевязали?

– Так точно. Сделали, что смогли. Но на фронте паника, части бегут, лазареты и вовсе пропали.

– Как он был ранен?

– Давненько мы вместе воюем, так ничего подобного и не приключалось. А ведь в какие атаки ходили! – рябое скуластое лицо вахмистра расплылось в горделивой ухмылке. – А тут на тебе. Стояли мы биваком под сопкой рядом с нашей батареей. Вечер был, смеркалось. Мы с ротмистром по чарочке выпили, ну, я на боковую, а Александр Евгеньевич пошел караулы проверить. И вдруг! – вахмистр всплеснул руками. – Как вдарили по нам большевички! Снаряды так прямо градом и посыпались. Наши ответили, значит. И все стихло. А время идет. Я забеспокоился и пошел, думаю, погляжу, где ротмистр. Вижу, несут родимого. Когда стрельба началась, он… тут его… – вахмистр не нашел слов и замолчал, покручивая ус.

– Вам в город надо?

– В общем, нет. Так только, ротмистра хотели в госпиталь устроить.

– Но тогда поезжайте, я сам все сделаю, – Зетлинг вскочил в седло. – Примите командование и сохраните отряд, покуда ротмистр не поправится. И учтите, мы сдадим город. Так что постарайтесь как можно скорее перейти через Дон. Прощайте!

Зетлинг пришпорил коня.

Новочеркасска удалось достичь лишь затемно. К Минину не возвращалось сознание, и Зетлинг ехал перед телегой наедине с гнетущими мыслями.

Застава на въезде в город не пропускала беженцев. Бранью и нагайками казаки заставляли их освобождать дорогу. Снег перестал, и окреп мороз. Отогнанные беглецы съезжали с дороги, еще надеясь пробраться в город окольными путями. Поутру многих из них нашли обмороженными среди степи.

Телегу с Мининым пропустили. Площадь перед войсковым госпиталем была запружена кибитками и колясками. Сестры и доктора тщетно пытались привести в успокоение мечущихся людей. В госпитале было смятение. Душный, пропитанный кровью и печной копотью воздух висел под потолком. Коридоры наполняли стоны. Все койки были заняты, и людей складывали рядами вдоль стен. Санитаров не хватало. Многие умершие подолгу лежали с искривленными лицами. Легкораненные сновали по зданию, суетились, курили и помогали товарищам.

Зетлинг растерялся. От вида гниющих, рваных ран, изуродованных тел и лиц его стало знобить. Он пробовал обратиться к кому-то из докторов, но его не замечали. За окнами наступила ночь, но госпиталь, плохо освещенный, грязный и зловонный, продолжал бурлить. Зетлинг в недоумении застыл посреди фойе, провожая глазами всякого человека в белом халате и не зная, как быть.

Он уже было отчаялся найти приют для Минина в госпитале и решился везти раненого друга к себе в номер, а утром разыскать врача и, быть может, предпринять еще что-то, как внезапно обратил внимание на пристально наблюдающую за собой сестру. Это была совсем юная барышня с пепельными кудрями и большими напуганными глазами. В белом халате и чепце с красным крестом она выглядела строго и вместе с тем наивно. Зетлинг улыбнулся ей. Ее внешность показалась ему знакомой.

Заметив доброжелательность Зетлинга, сестра преодолела робость и подошла. Она держала ладони сложенными на фартуке, и от волнения снимала и вновь надевала серебряное кольцо на безымянном пальце.

– Дмитрий Родионович, – чуть заикаясь, заговорила сестра тонким детским голосом, – вы меня не узнаете? И верно, не узнаете, – повторила она и потупилась.

– Нет, признаться.

Мимо пронесли кричащего от боли раненого. У него не было руки, а лицо было обожжено и изуродовано.