Глеб Булатов - Степь в крови

Он не договорил. На опушке появился человек. Он был одет в охотничий костюм, в правой руке держал винтовку, а в левой рог. Человек на опушке внимательно оглядел всадников, обернулся к лесу и подал какой-то знак.

– Вперед, – сказал Зетлинг.

Всадники тронули коней. Но, подскакав к опушке, они уже никого не застали. В глубь леса вела тропа.

– Я словно в сказке про Аленушку. Уж не в логово Кощея мы едем?! – воскликнул капитан Самсонов.

За прошедшие дни Сергей Ильич как будто поправился и вновь стал бодр. В наружности его больше ничего не напоминало о пережитом. Но видимость была обманчива. В душе капитана, в его сердце, разрослась огромная серая безразличность. Капитан бодрился, еще надеялся возродить прежнюю веру и забытые принципы. Но время шло, и он почти смирился со скукой и равнодушием.

Третьим всадником был Минин. При штурме Воронежа ротмистр получил легкое ранение и долгие две недели вынужден был провести в бездействии. Это прискорбное обстоятельство, вероятно, и спасло нашего отважного героя. В одно из первых столкновений с конницей Буденного эскадрон драгун, которым командовал Минин, слишком увлекся атакой, попал в окружение и, брошенный бежавшими казаками, почти весь был изрублен. Спаслись только вахмистр да несколько рядовых. Получив эту весть, Минин не проронил ни слова. Он замкнулся в себе, стал груб и нелюдим. Зетлинг не знал точно – он не имел обыкновения задавать лишние вопросы, но от одного казака слышал, будто между Мининым и Шкуро произошло столкновение. Казак взахлеб рассказывал, как Минин ворвался в штаб корпуса, проскакал на коне по коридорам с шашкой наголо, подняв коня на дыбы, и выбил дверь в кабинет Шкуро. Но сбежались штабные чины, стащили Минина с коня, скрутили и увели. Шкуро не дал делу ход, но вывел ротмистра из состава корпуса.

Тропа сделала широкую дугу вокруг частокола и привела к воротам. На страже стояли двое матросов огромного роста со скрещенными на груди пулеметными лентами. Один из них дважды ударил молотом о стальную пластину. Внутри сняли засов, и ворота со скрипом открылись. Всадники въехали на мощеный двор крепости Аваддона.

На высоком резном крыльце стояла Тася. Она была одета в летнее ситцевое платьице, и ветер трепал его полы и распущенные волосы девочки. Она улыбалась и приветливо махала рукой. Минин первым вбежал на крыльцо и сердечно подал девочке руку:

– Добрые ли вести, моя госпожа?

– Папа дожидается вас. Стол накрыт. Это, пожалуй, все доброе, что ждет вас.

– И этого довольно!

– Здравствуйте, – Тася поклонилась Самсонову. Она видела капитана впервые и внимательно рассматривала его лицо и глубокие пустующие глаза. – Я много слышала о вас, и все мы очень болели за вашу судьбу. Но теперь, к счастью, все благополучно. Я должна передать вам эту записку. Надеюсь, вы порадуетесь.

Девочка протянула Самсонову конверт и вошла в дом.

Самсонов слышал о дочери Аваддона от Зетлинга и был приготовлен к встрече. Но он был поражен. Загадочность, пугающий и манящий дух витали над этим местом и его обитателями. Обыкновенно сдержанный капитан растерялся и, уступив нетерпеливому порыву, разорвал конверт. Внутри был лист финской гербовой бумаги. Одна его сторона была испещрена мелкими ровными буквами с жеманными завитками. Самсонов узнал почерк жены. В письме было всего несколько фраз:

«Любимый, мне очень трудно писать. Я согрешила перед тобой. Я грешила не раз, и с чудовищным цинизмом. Я проучена жизнью. Прости, если можешь. Я восхищаюсь тобой, люблю тебя и мечтаю только о том, чтобы быть достойной твоих высоких идеалов.

Жду тебя с надеждой. Твоя Юлия».

Сердце Самсонова кольнуло от радости. Он прижал бумагу к губам и, раскрасневшись, поспешил за ушедшими вперед друзьями. Мрак, властвовавший в душе капитана, расступился от яркой вспышки. На мгновение ему почудилось счастье, молнией сверкнули давно забытые мечты… Капитан поразительно быстро поверил маленьким вычурным буквам жены. Одно ее слово затмило многие дела многих лет. Капитана не смутила сухость, неуверенность, жеманство, сквозящие сквозь строки. Желание верить заменило ему саму веру.

Дом Аваддона был мрачен. Стены украшали охотничьи трофеи, ружья, сабли. Свечи в громоздких бронзовых люстрах наполняли душный воздух гарью и треском. В холле горел камин. Перед ним на коленях стоял сам Аваддон и зло и быстро кидал в топку дрова. Огонь ревел в трубе, вырывался снопами искр и всполохами в комнату.