Богдан Сушинский - Жестокое милосердие

К усадьбе Смаржевского, поляка, с которым прошлой осенью его как-то познакомил Мазовецкий, Беркут подошел уже поздней ночью. Около двадцати километров отмахал он в этот день перелесками, полями, петляя по едва приметным тропинкам и оврагам, пока наконец добрался сюда, к этому выстроенному на краю села, на покатом каменистом склоне долины, почти у самой сосновой рощи, неказистому на вид, но еще очень крепкому старинному дому, в котором до сих пор ему приходилось бывать только дважды.

Беркут уже не мог вспомнить, каким образом Мазовецкий завязал дружбу с этим представителем древнего польского рода, в котором все были учителями, медиками и священниками. Однако сам он впервые попал сюда, подбирая вместе с Владиславом место для запасной базы своей группы. Поручик Войска Польского уверял тогда, что старик не выдаст, что, как истинный польский шляхтич, он не нарушит слова.

И все же во время той, первой, встречи Томаш Смаржевский оставил о себе какое-то двойственное впечатление. Вроде бы чувствовалось, что перед тобой случайно забившийся в эту глушь по-настоящему образованный интеллигент (в последние годы он преподавал польский язык в местной школе), искренне ненавидящий фашистов. В то же время этот патриот уходил от серьезного разговора, в самые ответственные минуты не говоря ни «да» ни «нет», стараясь избегать каких-либо обязательств относительно связи с отрядом.

Таких людей Беркут презирал. Когда речь шла о борьбе с врагом, он не признавал никакой неопределенности. Вот и в этом случае он хотел знать, кто перед ним. Знать, что если этот человек и не борется с врагом, то по крайней мере хотя бы внутренне готов к сопротивлению.

Надежного места для базы в окрестностях этого села он тогда тоже не нашел и отбыл расстроенным. Но прошло несколько дней, и ему вдруг начал вспоминаться склон долины, на котором стояла усадьба Смаржевского, его окруженная вековыми соснами и молодым сосняком хата; озаренная солнцем поляна в лесу, в ста метрах от усадьбы… Андрею не раз приходилось бывать в сосновых лесах, но он мог поклясться, что нигде и никогда не дышал таким ароматным пьянящим воздухом, не ощущал такой сосновой сухости его. И через месяц, когда во время очередной разведки Мазовецкий серьезно простудился, Андрей решил, что лучшего курорта, чем «охотничий замок» пана Смаржевского, им не найти.

В то время у них был трофейный чешский грузовичок, который они прятали в специальном укрытии. Крамарчук в форме унтер-офицера сел за руль, Мазовецкий в форме обер-лейтенанта — рядом, в кабину. А «лейтенант» Беркут вместе с «полицаем» Иваном Коларом — в кузов. Ясное дело, к «замку» Смаржевского они подъехали открыто. Как визитеры из Подольска.

Три дня гостили они тогда у пана Смаржевского. Однажды за столом с ними сидел даже староста, проникшийся после этого большим уважением к Смаржевскому, сумевшему завести дружбу с немецкими офицерами, приехавшими из самого Берлина. И вот тогда, во время одного из ночных разговоров, Беркут, как бы между прочим, вспомнил о польском капитане Залевском и его патриотической группе из поляков, с которой судьба свела его летом 41‑го. Сначала Смаржевский вроде бы не проявил к этому сообщению никакого интереса, но потом все же попросил подробнее рассказать и о своих соотечественниках, об их борьбе, о том, как он, Беркут, познакомился с ними.

Только под утро лейтенант понял, что таким образом Смаржевский проверял его, действительно ли он был связан с группой Залевского, или же пересказывает услышанное от кого-то другого. К счастью, нашлось несколько подробностей, которые убедили его, поэтому он признался, что с самого начала не доверял ни ему, ни Мазовецкому. Оказалось, он слышал, как во дворе, в его отсутствие, они говорили между собой по-немецки. И решил, что имеет дело с агентами гестапо.

Ну а что касается группы Залевского, то, как выяснилось, Смаржевский был связан с ней, а его дом даже служил когда-то майору Поморскому запасной явкой. Но настоящее доверие к Смаржевскому появилось у Беркута лишь тогда, когда тот сообщил, что недалеко от дома есть хорошо замаскированная пещера, которую польский разведчик превратил в одну из своих «полевых» баз. И еще он сказал, что слышал, будто капитан Залевский был связан с одним русским офицером по фамилии Беркут, чудом спасшимся из замурованного дота.

— Но и я ведь тоже не лейтенант Кранге, как написано в моих немецких бумагах, — сдержанно улыбнулся Андрей.