Теодор Константин - И снова утро (сборник)

— В Бухарест я добрался, — продолжал он слегка дрожащим голосом, — утром четвертого апреля. От вокзала я пешком направился по Каля Гривицей. Было не очень тепло, но все-таки это была весна. Настроение у меня было хорошее. Встреча с местами, где я провел свое детство, придавала мне смелости и уверенности. Прежде чем направиться домой, я зашел в парикмахерскую и побрился; потом, рассматривая в зеркале свое отражение, я подумал, что теперь Ангела узнает меня. Правда, я похудел и постарел, но в целом остался прежним.

Встреча с Ангелой была простой и нежной. Мы долго сидели обнявшись. Она плакала, я старался ее успокоить. И вдруг, когда мы все еще сидели обнявшись, в дверь постучали. Ангела вздрогнула и встревожено посмотрела на меня. Я подал ей знак открыть. Вошла молодая женщина лет двадцати двух, в голубом выцветшем легком пальто. Спросила: «Здесь живет семья Войни?» Я не успел ответить, как послышался далекий рев сотен самолетов и тут же пронзительно завыла сирена. Ангела, дрожа, вцепилась в мою руку и закричала: «В убежище! В убежище!» Мы втроем вышли во двор. Люди бежали из домов, неся детей на руках. Бежали в панике куда глаза глядят. Ангела тянула меня за руку: «Пошли в бомбоубежище! В убежище!» Мы вышли на площадь позади дома и укрылись в яме, которая считалась убежищем для моей семьи. С нами была и посетительница, с которой я даже не успел познакомиться. Она побледнела и все убеждала нас, что это всего лишь учебная тревога. Ангела же не могла успокоиться и не переставала плакать, прижимаясь ко мне.

Через некоторое время началась бомбежка. Падали бомбы, и конца этому не было. Земля дрожала. И в это время у Ангелы начались роды. Она кричала, молила о помощи. Незнакомка старалась ее успокоить, но сама была напугана, как и Ангела. Растерявшийся, напуганный всем увиденным, я выскочил из ямы, решив, что могу найти врача. Но вокруг меня бушевал огонь. Весь квартал был перемолот бомбами. В воздухе оглушительно ревели американские бомбардировщики. Беспомощный, я вернулся в укрытие и застал Ангелу в ужасном состоянии. Через некоторое время она умерла в родовых муках, охваченная ужасом от грохочущей вокруг бомбардировки.

Два дня и две ночи незнакомка не отходила от меня. Она помогла мне похоронить Ангелу, давала мне пить, когда меня мучила жажда. На третий день, когда я наконец пришел в себя, я посмотрел на нее так, будто увидел впервые. Я спросил, кто она, откуда и зачем пришла к нам. Она ответила, что должна была передать что-то Ангеле от ее старшего брата. Так я узнал, что брат Ангелы бежал из тюрьмы и теперь скрывается где-то в квартале Ватра Луминоаса. Луч надежды проник мне в душу. Я попросил незнакомку проводить меня к брату Ангелы.

Брат Ангелы встретил меня сердечно, как давно знакомого человека. Увидев у меня слезы на глазах, он расплакался тоже. Брат совсем не был похож на сестру. Только во взгляде у него было что-то общее с ней. Мы разговорились, он спросил у меня, что я намерен делать. Я рассказал, как убежал с фронта, и он одобрил мой поступок, сказал, что я поступил правильно, что честный человек не должен умирать на войне за интересы бояр. Я невольно вспомнил, как Ангела просила меня не вмешиваться в политику, и рассказал об этом ее брату. Горькая и, я бы сказал, ироническая улыбка промелькнула на его лице. Он ответил: «Разве возможно, чтобы ты не занимался политикой в то время, когда хозяева проводят свою политику, да к тому же кровавую? Нет, это невозможно! Рабочий должен делать свою политику, рабочую политику, иначе он пропадет, иначе он обречен на вечное рабство».

Я слушал его, понимал справедливость его слов и уже не чувствовал себя таким одиноким. Я спросил у него совета, что мне делать дальше. Он посмотрел мне в глаза и ответил: «Спрашиваешь, что тебе делать. Помогай нам. Сейчас самые сознательные рабочие готовятся к сражению. Нам нужны смелые люди. Ты можешь помочь нам». «Но чем? — спросил я». «Поможешь нам в перевозке оружия. Мы выдадим тебе документы, все, что требуется, и ты будешь действовать вместе с другими рабочими…»

Я согласился. И вот только теперь я понимаю, какое большое доверие мне оказал этот человек и как хорошо он сделал. Я начал работать. Мы часто виделись с ним и каждый раз часами вели разговор. Я стал ненавидеть фашизм, как ненавидел его он сам. Он мне многое объяснил. Да, вот так, друг, проходила моя жизнь в последние месяцы. А теперь я здесь, в окопе, и на рукаве у меня трехцветная повязка бойца «патриотической гвардии», и я знаю, зачем я здесь, знаю, почему я должен стрелять… И я буду стрелять… Гитлеровцы не войдут в Бухарест. А я…