Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

Пожатие его жилистой руки энергичное и твердое, и весь он из кожи вон лезет, чтобы показать, какой он важный.

Бункер размером примерно два на три. Справа от двери — закрытая окном световая шахта, перед ней расставленные друг над другом нары. Из шахты тянется вдоль стены линия телефонной связи; полевой телефон — на полке на уровне плеча.

Под ним грубо сколоченный стол с двумя раскладными брезентовыми стульями. В противоположном темном углу еще одна двухэтажная койка.

— Это наш главный бункер, в десяти шагах есть еще один, там спят радист, телефонист и водитель}

В помещении тепло, печь раскалена, и люди здесь вполне приятные, кроме зондерфюрера, который вскакивает, когда Харро, который за всю дорогу ничем не давал о себе знать, вдруг хватает его за ноги.

Безе улыбается обер-лейтенанту, словно для него это пустяк, а собака воет и рычит. Наверное, зондерфюрер уже отомстил за себя тайным пинком.

Бункер — служебная комната группы связи, телефонный коммутатор и одновременно спальное место для четырех человек.

Помещение едва освещено керосиновой лампой. Никакого иного источника света нет.

Наверху проезжает машина, и Виссе чувствует, что над его головой словно идет дождь. Он проводит рукой по волосам.

Песок, миллиметровым слоем лежит на бумагах на столе, на полке, на стульях — всюду, куда ни посмотри, к чему ни прикоснись, песок, падающий между балками покрытия.

Связисты сдувают, стирают, вытрясают его непрерывно.

— И ничего нельзя предпринять? — спрашивает Виссе.

— Да мы уже заткнули все пазы между бревнами и досками степной травой — ничего не помогает!

Потом зондерфюрер рассказывает, что он уже целый год в этом штабе связи, вспоминает прекрасные дни в Бухаресте, вхождение немецких войск в Бессарабию и депортацию евреев из Одессы, в которых ему довелось участвовать.

Как стол, телефон, как подвижная радиостанция, он, будучи переводчиком, является частью инвентаря группы связи.

— Трижды за это время менялся начальник группы связи — а я оставался!

Он указывает тем самым на важность своей персоны, на то, что, собственно, он со своими людьми все тут делает и решает и что обер-лейтенант поступит умно, если даст ему и дальше все решать и делать самому, ибо он переживет здесь и Виссе.

И он продолжает свой рассказ. Первым начальником был сорокавосьмилетний майор резерва из Кенигсберга, которому оказались не по силам тяготы роскошной жизни с казино и амурными приключениями в Бухаресте.

Сразу же, как начался поход в Россию, он как опытный солдат первой мировой войны понял, что это будет не прогулка. Его ревматизм резко обострился, и с первым же транспортом раненых он испарился — очевидно, был признан пригодным к гарнизонной службе на родине.

Временно ими руководил майор из штаба корпуса, пока в конце августа его не сменил капитан Шерер.

Капитан Шерер был ранен, и после выздоровления, как теперь Виссе, через резерв командного состава группы армий «Б» был переведен в германскую группу связи.

«Дверные петли в бункере скрипят так, что начинается зубная боль; маслом надо смазать!» — думает Виссе, но ничего не говорит.

Наклонясь под низкой притолокой, опустив голову, с мрачным лицом входит пехотный капитан.

Он замечает обер-лейтенанта, резко вскидывает голову, и тут же его настроение меняется. Глаза его вспыхивают, и он радостно протягивает Виссе руку.

— Мне на смену? — он облегченно вздыхает. Виссе представляется, и тот отвечает:

— Капитан Шерер. Сердечно Вас приветствую. К сожалению, у Вас почти нет шансов на то, чтобы спокойно и уютно перезимовать на Волге!

Резким движением головы он приказывает Безе и обоим связистам покинуть помещение. Так же молча, но неохотно, связисты вылезают из-за стола и выходят. Безе вышагивает позади, он взбешен, что должен был выйти, чувствует себя униженным.

За время их короткого совместного пребывания у капитана трижды менялось настроение. «Нервы у него никуда! Ему надо в отпуск, домой, на отдых», — думает Виссе и внимательнее приглядывается к капитану.

Внешне он воплощает активного офицера старой прусской школы. Высок, строен; хороший овал лица, вообще приметное лицо, которое время от времени, несмотря на попытки совладать с собой, вдруг конвульсивно подрагивает.

Хотя он на фронте, на нем мундир, по которому видно, что сшит он у первоклассного портного. Необычно выглядит и сильно надвинутая на лоб фуражка с подбородочным ремнем, которую он не снимает… Черт возьми: он и на фронте ни на секунду не перестает быть кавалером и светским человеком. Шика хватит, чтобы и войну пройти в лайковых перчатках. Это комплекс Потсдама, императорского гарнизона — здесь, в России, это должно стоить нервов.