Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

Над лазаретом взрываются гранаты.

— Русские, русские идут! — кричит один в лихорадке и его не могут успокоить даже священник и Куновски.

Стоны, крики. Один офицер застрелился, остальные кричат и требуют оружие. Солдаты направляют карабины на вход. Священник умоляет:

— Господин капитан, пожалуйста, помогите мне!

Кто-то вертится в постели и хрипит, перезаряжая оружие, и хочет ползти ко входу.

— Так успокойтесь же, ребята! Я посмотрю снаружи, что там творится! — Вместе с Куновски Виссе разоружает ползущего к выходу и при этом смотрит на майора, который стонет и поворачивается на бок, его лицо искажено от боли.

Виссе ловит еще один взгляд майора, лицо того застыло каменной маской.

— Он взвел ручную гранату, господин капитан!

В прыжке капитан снова спешит обратно, и в тот момент под одеялом и телом майора взрывается граната. Ступая справа и слева от постели майора, Виссе и Куновски, каждый зажав в руке конец одеяла, накрывают им голову майора.

И, действительно, находится восемь человек, которые готовы ковылять с ними. Оставшиеся раненые и больные завидуют этой восьмерке, как будто им крупно повезло. А один говорит на прощание:

— Ребята, продержитесь еще немного, у меня такое ясное ощущение, что в последний момент, когда вы уже будете готовы сдаться, они придут, чтобы освободить нас. Это будет величайшая победа в германской истории!

Капитан и Куновски имеют полномочия только прочесать район расположения дивизии. Но где его граница и его передний край?

Единая линия боевых действий определена причудливо и только по картам уцелевших штабов. Есть части, от которых остались одни лишь штабы и где штабной персонал численно превышает боевой состав. Они по-прежнему оперируют названиями и номерами рот, батальонов и полков. Битва на бумаге продолжается.

Приказы, передаваемые через армию в дивизии и полки, преобладают над фактами, мнениями и здравым смыслом. Критерий страха — один из многих и равных. Мозг переполнен слепым, мертвым подчинением.

Между Городищем, Сталинградским и Татарским валом отдельными опорными пунктами держатся лишь небольшие боевые отряды, которые еще оказывают сопротивление. Их боевые действия частично управляются приказами вышестоящих штабов, которые, отчаявшись, требуют продолжения борьбы, которого требует, в свою очередь, вышестоящее командование. Частично это отдельные акции по собственной инициативе командиров боевых отрядов. Они не хотят сдаваться или оказаться под гусеницами танков. Они замедляют проникновение русских танков, чтобы дать откатывающимся остаткам частей, обозам и штабам возможность дойти до Сталинграда или просто расстреливают последние боеприпасы. Между этими гнездами сопротивления и за ними, уже в районе огня русской артиллерии, а также за его пределами, находится ничейная земля, и в балках и бункерах там разместились солдаты, которые отошли из боев или остались без командиров. Дух, который сплачивает их вместе, растворился в смятении. Они уже не строят иллюзий. В том числе и о русских, которых ожидают.

В то время, как сердце армии еще слабо бьется в смертельной агонии, мозг ее уже перешел в состояние бреда. Распад многолик.

Нигде в мире, часто ослабевшими губами, нигде не ругались так отчаянно, и нигде не молились так истово и тайно, как в Сталинграде.

Восемнадцать человек, в основном отбившиеся от своих частей в расчете на довольствие и отапливаемый бункер, добровольно решились пойти с ними и рысцой плетутся за капитаном и Куновски.

— Думаю, что на сегодня достаточно, господин капитан!

— Я тоже, Куновски! Было слишком много всякого, и у меня голова идет кругом!

— Я тоже просто с ума сошел! Это хаос, господин капитан! Кто здесь разберется?!

— Хаос? Но в нем еще есть жизнь! Те, кто еще может проклинать, обвинять, во всяком случае, душевно еще достаточно сильны, чтобы ухватиться за развалины порядка! Те, кто верит в Бога, с ними все в полном порядке, они в безопасности во всем, кроме своей жизни. И — для тех, у кого без иллюзий речь идет больше о самой только жизни, они в один прекрасный день возвысятся до человеческого облика или будут прорываться, словно бешеные звери! — Капитан отчаянно мотает головой. — Это не Сталинград. Это судьбы, которые выделяются каждая по отдельности и у которых есть еще силы выделиться.

Германская армия абсолютного послушания в хаосе не погибнет. Сталинград — это не хаос! Это гораздо ужаснее! Это то, мимо чего мы, отупев, проходим.