Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

Когда он хочет отпустить ее руку, он чувствует, как ее пальцы, дрогнув, слегка стараются удержать его кисть. Она поднимает к нему лицо, медленно открывает глаза и одаривает его утешающей, прощающей улыбкой.

Она произносит слова прощания, и, когда он действительно хочет уйти, ее рука притягивает его к себе, и на ее лице появляется загадочная недоверчивая улыбка.

Черт возьми, так еще не все потеряно!

— Моим величайшим желанием было бы, чтобы вы пригласили меня на чашку чая. Я бы себя чувствовал как человек, которого щедро одарил Дед Мороз!

Она смотрит на него, отрицательно качает головой и шаловливо подмигивает.

— Но ведь еще не так поздно. Опера кончилась в восемь часов! — смиренно умоляет он.

— Ну ладно, пожалуйста!

Она энергично берет его за руку и ведет к подъезду.

— Мы даже можем угостить Вас чем-то сладким!

— Чего-то более сладкого, чем Вы, не существует! — при этом он спотыкается.

— Будьте внимательны, не разбейте себе нос! — говорит она строго и уверенными шагами, находя каждую ступеньку, ведет его за собой вверх по лестнице. Они слышат, что подруга уже опередила их на целый этаж.

Это потрясающе: такая восхитительная женщина ведет тебя за руку к своей квартире.

Нежно и ласково окутывает их темнота ночи. «Вот сейчас я должен, не откладывая, обнять ее, почувствовать ее тело, поцеловать».

Он протягивает свободную руку, которой безуспешно пытался нащупать перила, в ее сторону, опять попадает в пустоту, при этом теряет ступеньку — о, черт побери, он полетел бы вниз и сломал бы пару ребер, если бы она не удержала его.

Это слегка отрезвляет его, как и то, что он знает, что подруга будет рядом в квартире. «Ну и чертовскую игру я затеял, пойдя с абсолютно чужой русской девушкой в темный, где ни зги не видно, русский дом. Но когда кровь горит, сознание помалкивает. А не ловко ли это придуманная западня? Я работаю в учреждении, которое как раз готовит вспомогательный персонал из числа русских, заменяю даже майора, мог бы быть весьма лакомым кусочком, а Катя с ее бюстом — подходящей приманкой. Вот идиот, словно на поводке бегу за ней прямо на собственную гибель. Некоторым моим господам-однополчанам такие приключения уже стоили головы. На всех совещаниях об этом долдонят, и все время предостерегают от общения с русскими женщинами.

…Как это получилось, что она вдруг исчезла, потом вынырнула на улице прямо передо мной и, даже не обернувшись, знала, что я иду за ней?»

Внезапно Виссе чувствует горячее дыхание девушки и наталкивается на ее пышную грудь, потому что она неожиданно остановилась.

Он хватает ее за плечи, но она увертывается и отворачивается.

— Ты ждать здесь, я бежать вперед и делать свет, тогда брать тебя!

Она ловко бежит по ступенькам наверх, исчезает, оставляя его в кромешной тьме, где и носа своего не видишь.

Виссе осторожно вынимает из кармана пистолет, снимает с предохранителя и, сжимая его в кармане брюк, нащупывает спиной стену. Напрасно он пытается хоть что-нибудь разглядеть в этой темноте; проклинает себя, что не взял карманный фонарик; он полон решимости защищаться, как бешеный, и дорого продать свою жизнь.

«Если мне суждено сейчас полететь к дьяволу, то, приятели, парочку из вас я захвачу с собой!»

И в этот момент, прямо перед носом, несколькими ступеньками выше, открывается дверь, на лестницу падает луч света, Катя стоит в дверном проеме с керосиновой лампой в руках.

— Тс! Тише! — предупреждает она.

Он следует за ней через абсолютно пустую и голую прихожую, из которой ведут по две двери — налево и направо.

— Сюда, вторая дверь слева и, пожалуйста, тише!

Стены ее комнаты тоже абсолютно голые, только побеленные, и еще пахнет известкой и мокрой кирпичной кладкой.

Посреди комнаты стоит старый стол с обточенными ножками, покрытый искусно вышитой льняной скатертью. У стола два разных стула, а у стены старомодный диван с валиками с обеих сторон и высокой спинкой, украшенной бахромой и кружевными лентами.

В левом углу железная кровать, по-видимому, из казармы, покрытая немецким военным одеялом, а над ней в застекленной рамке семейное фото. Старый растрескавшийся шкаф и полуслепое зеркало довершают обстановку.

Она кажется очень унылой. Но на окнах висят льняные шторы, расшитые ярким, фантастическим рисунком, и всюду, где только есть для этого место, — вязаные кружевные скатерки и салфетки, а одна большая украшает даже уродливую военную койку. Даже под цветочными горшками разложены салфеточки, и это придает комнате уют, который умеют создавать только женщины.