— Хотя германское командование было точно информировано о том, что 20-я румынская дивизия будет находиться в эпицентре русского наступления, ее там оставили, — на полосе обороны в девятнадцать километров, что было бы слишком и для германской дивизии. Да еще и без прикрытия правого фланга! Мы были разбиты при артобстреле противника и смяты русскими танками.
Обещанные штурмовые и противовоздушные орудия прибыли только тогда, когда фронт уже был уничтожен. Если бы подкрепление прибыло несколькими часами раньше, можно было бы предотвратить прорыв, удержать передний край обороны и сделать так, чтобы непрестанно атакующий противник был обескровлен в своих атаках. Две стоящие к югу от нас румынские дивизии должны были бы быть подкреплены танками, противовоздушными орудиями и боевыми самолетами! 29-я мотопехотная дивизия освободилась бы тогда, чтобы поддержать нас и устранить все возможные прорывы противника!
Фон Цитцевиц внимательно слушает Виссе, как будто ничего об этом не знает. Виссе, разгорячившись, продолжает:
— О планах противника все было точно известно, приближающаяся катастрофа была очевидна, и румын все же бросили в беде! Теперь на них хотят свалить всю вину и считают, что за их верность и стойкость с ними можно обращаться так пренебрежительно!
— Кто знал? — спрашивает фон Цитцевиц и встает. — Вам следует ограничиваться техническими терминами! — В его пренебрежительном взгляде недовольство, а еще больше сожаления.
У обер-лейтенанта сразу возникает ощущение, что он провалился на решающем экзамене.
— Румыны даже охотнее сражаются под германским командованием, хотя бы из-за более высокого довольствия… — мямлит Виссе.
Цитцевиц улыбается и, снова доброжелательный и человечный, дает молодому офицеру указание:
— Остатки 20-й дивизии по-прежнему останутся в едином румынском формировании. Та часть 1-й кавалерийской дивизии, которая находится в Гончаре, будет расформирована по германским частям. Я приказываю вам как германскому офицеру связи помогать полковнику Димитриу, чтобы расформирование было проведено немедленно.
Вы должны явиться завтра в десять часов к генералу фон Гартману, командиру 71-й пехотной дивизии, в Хартмансдорф. Там вы обсудите с господином майором Креве снабжение румын, которые будут получать довольствие в 71-й пехотной дивизии, пока не будет проведено расформирование. — Немного насмешливо он поясняет: — 71-я пехотная дивизия это выдержит. Она не отдала русским ни единой колбаски.
Фон Цитцевиц протягивает Виссе руку, и на его лице мелькает тень сочувствия к этому искреннему юношескому нерасчетливому мнению, которое ему даже немного импонирует.
— Генерал фон Гартман, как я слышал, вручит вам штурмовой пехотный знак!
И вот Виссе уже битых сорок минут ждет на пустой стоянке. Кремер, ничего не сказав, самовольно уехал куда-то на машине.
Чем больше Виссе мерзнет на пронизывающем ветру, тем больше вскипает в нем ярость. «Вот так всегда и бывает, когда бываешь слишком добреньким! Я из этого собаки Кремера отбивную сделаю», — ругается он и мчится, навстречу машине, которая, наконец, когда уже совсем темнеет, приближается из Гумрака.
— Я здесь уже околел от холода! — набрасывается он на Кремера, а тот сияет от радости. — С минуты на минуту генерал выйдет от главнокомандующего, а машины нет!
— Он ничего не скажет, потому что тоже получит! — Кремер протягивает Виссе две сосенки.
— Ну, откуда это у вас? — теперь сияет и Виссе.
— Рождество не бывает без рождественской елки, подумал я. Два уборщика под величайшим секретом срезали несколько сосен. Дрожали над ними, как скряги. Тогда я привел фельджандарма, который случайно оказался поблизости: «У меня строжайший приказ главнокомандующего привезти два красивых рождественских деревца, которые он дарит моему генералу!» — «Документ есть?» — недоверчиво спрашивает этот цепной пес. Я на него наорал: «Ты что, думаешь, что главнокомандующий подписывает тебе квитанцию, чтобы ты совал в нее свой нос? Тебе что, недостаточно его слова? Хорошо, тогда я доложу!» Сажусь в тачку и завожусь. Тут он самолично выбрал два самых красивых деревца. «Так позвони главнокомандующему!» — сказал я еще ему.
На этот раз проходит полчаса, прежде чем Татарану считает необходимым заговорить.
— Никто ничего не говорит, но операции «Гром» дается отбой, хотя Гот на реке Мышкова не продвигается. 20 декабря Адольф Гитлер позволил Паулюсу, удерживая Сталинград, прорываться навстречу Готу. Паулюс добился этого у Гитлера, а теперь ничего не предпринимает. Он ожидал, что Гитлер даст ему строжайший приказ, неважно, что из этого получится. Паулюс надеялся, что генерал-фельдмаршал фон Манштейн как главнокомандующий группы сухопутных войск лично прилетит в «котел», чтобы поддержать своего командующего армией, отдать однозначный приказ о прорыве и отвечать за это перед Гитлером! Он очень разочарован и чувствует себя покинутым, потому что Манштейн только посылал уполномоченных, которые проводили совещания, зондировали положение и передавали советы.
Читать дальше