Михель Гавен - Месть Танатоса

В черном бархатном платье, усыпанном бриллиантовыми блестками, с глубоким декольте, в княжеской мантии, сияя фамильными изумрудами в колье й в герцогской короне на волосах, величественная и прекрасная, последняя габсбургская принцесса стояла на сцене среди светил науки перед королевской четой, и ее чудные зеленоватые глаза сверкали не меньше драгоценных камней, ее украшавших. Она была уже немолода, ее мучило больное сердце. Но в эти мгновения казалось, что время не властно ни над ее красотой, ни над ее талантом.

— Посмотри, как идет ей черный цвет, — прошептал Курт, неотрывно глядя на Маренн, благо ложа прессы находилась почти рядом со сценой. — Посмотри, — повторил он, — черный цвет буквально преображает ее. Как блестят глаза…

— Тебе кажется, — с сомнением отвечала Лотта, давно уж обеспокоенная его состоянием. — При чем здесь черный цвет? Ты имеешь в виду мундир — так это чушь. Мало ли кому он идет.

— Нет, дорогая, — возразил ей Курт, — Во всем этом что-то есть… Какой триумф… — он криво усмехнулся, — А представляешь лица всех этих господ во фраках, если бы им сказать сейчас, что премию за гуманизм они вручают… бывшему оберштурмбаннфюреру СС!

— Потише, — попросила Лотта, оглянувшись, — Тебя могут услышать. У тебя нет доказательств — только одни слова и совпадения. А совпадения остаются только совпадениями, не более. Сами по себе они не превращаются в факты. Не забывай, человек невиновен, если его вина не доказана.

У тебя есть свидетельства участия Маренн фон Кобург в допросах, пытках, еще в чем-либо? Никаких. Нет даже намеков на ее участие в разработке нервно-паралитического оружия, что было бы ей ближе, кроме общепризнанного факта, что такие попытки вообще имели место. Но эти попытки могли предприниматься и без нее. В чем причина обвинений? В том, что она состояла в СС, которая признана Нюрнбергским трибуналом преступной организацией? Так она не состояла в СС. Маренн фон Кобург, — Лотта сделала паузу, чтобы подчеркнуть сказанное, — в СС не состояла, во всяком случае под своим именем. А вот под каким именем она там числилась, если числилась, — мы и не выяснили до сих пор. Так надо быть осторожнее, чтобы не нарваться на неприятности. Раньше времени.

Лотта помедлила, ожидая ответа Курта, но тот упрямо молчал и неподвижно смотрел в одну точку, как часто стало случаться с ним в последнее время.

— Даже если она состояла в СС, — вздохнула Лотта обреченно, понимая, что все ее доводы — просто об стенку горох, и Курт слушает только то, что хочет слышать, что отвечает его внутренней уверенности, — надо признать, что она состояла там не по своей воле.

Она согласилась сотрудничать с ними? Но с ней находились ее дети, и это был единственный шанс спасти их. А что делать с теми десятками и сотнями искалеченных войной людей, которым ее руки вернули разум и здоровье? На какую чашу весов положить эти бессонные ночи под обстрелом во фронтовых госпиталях у операционного стола: на чашу гуманизма или преступления? Она ведь не обязана была это делать, ее никто не заставлял. И разве не заплатила она за все смертью своего сына? Разве этого не достаточно? Подумай, стоит ли разрушать ее жизнь, если ты, конечно, можешь ее разрушить, — Лотта пожала плечами. — Ты хочешь доказать недоказуемое. Тем более что, по тем сведениям, которыми располагаешь ты сейчас, у Маренн фон Кобург де Монморанси даже сына никогда не было. Она находилась в лагере с дочерью и вернулась с ней после войны в Париж. По документам, я имею в виду, — уточнила язвительно, — а не по слухам и сплетням. И отец Маренн никогда не выигрывал Первую мировую войну, он умер много раньше. Первую мировую войну выиграл маршал Фош, как известно, но он никогда не был знатен и богат. А то, что он стал ей приемным отцом, — все тоже вилами по воде писано …

— Я все это знаю, Лотта, — Курт задумчиво смотрел на сцену, на которой Маренн де Монморанси под аплодисменты зала шла получать свою награду. — Я все знаю, дорогая. Но чувствую, я на верном пути. Я все равно докажу.

Он доказал. Только никогда уже не узнал об этом.

В своей лауреатской речи, обращаясь к жюри, коллегам, журналистам, ко всем, кто слышал ее в этот день, Маренн фон Кобург де Монморанси сказала:

«Я посвящаю эту награду своим учителям, тем, кто воспитал меня и дал мне знание. Я посвящаю ее своей стране, моей прекрасной и многострадальной Франции. Я посвящаю ее моему рано умершему отцу и безвременно погибшему мужу. Я посвящаю ее всем тем, кто в трудные годы последней войны помог мне выжить и дойти до сегодняшнего дня.