Михель Гавен - Месть Танатоса

Она слышала, как фюрер, созвав совещание, высоко отозвался о Венке. Он назвал его «настоящим мужчиной» и выразил надежду, что русские истекут кровью в Берлине. «Что я потерял? Самые дорогие воспоминания! Что все это значит? Рано или поздно весь этот кошмар должен остаться позади!» — донесся до Лены полный драматических тонов голос Гитлера: фюрер цитировал Ришелье.

На рассвете, после приличной выпивки, повздорили Борман, Кребс и Бургдорф.

— Девять месяцев назад я пришел на свой нынешний пост с энергией и высокими идеями, — кричал Бургдорф, — я старался помирить партию и вермахт. Из-за этого коллеги-военные стали презирать меня, называть предателем. Сегодня мне ясно, что эти обвинения справедливы, я оказался наивным болваном!

Кребс пытался утихомирить Бургдорфа, но тот закричал на него:

— Оставь меня, Ганс, в покое! Обо всем этом надо сказать! Через сорок восемь часов, наверное, будет уже поздно! Хелене, — он увидел Райч в коридоре, — подите сюда, Хелене, — нетвердым шагом он подошел к летчице и, взяв за руку, потянул за стол. — Вы не дадите мне соврать, Хелене, — обратился он к ней, — молодые офицеры, Ваши офицеры и мои с верой фюреру тысячами шли на смерть. А ради чего? Ради Отечества? Нет! Они погибли ради этих свиней! — он ткнул пальцем в Бормана. — Ради этих жирных свиней. Ради их роскошной жизни, ради их жажды власти. Ради этого они уничтожили нашу многовековую культуру, истребили германскую нацию. В этом их вина. Где Ваш полк, Хелене? Где Ваши асы, Ваши мальчики? Сколько их осталось, двое, трое? А сколько было?

— Мой дорогой друг, — успокаивал генерала Борман, — не надо обвинять всех без разбора. Если даже кто-то действительно обогащался, я, по крайней мере, невиновен. Клянусь всем святым! Простите его, Хелене.

— Да, простите меня, фрау Райч, — генерал тяжело опустился за стол, сжав голову руками. Воспользовавшись паузой, Хелене вышла. Она слышала, как Борман сказал; «За Ваше здоровье, мой друг!» Послышался звон бокалов, потом наступило тягостное молчание.

Выйдя в коридор, Хелене прислонилась спиной к холодной стене, откинув голову, закрыла глаза. Ей хотелось оглохнуть, ослепнуть, провалиться в бессознательное со стояние, умереть, чтобы больше ничего не видеть и не слышать. Будь все проклято! Вдруг кто-то. ласково тронул ее за плечо. Она открыла глаза: Хартман. Не стесняясь, что их могут увидеть, — теперь уже все равно, она обняла его за шею. Он с нежностью гладил ее по волосам.

— Тебе надо отдохнуть, — предложил он мягко и сообщил: — фрау Ким уже вышла от Эльзы. С ней все будет в порядке.

— Я хочу видеть ее, — встрепенулась Лена.

— Она спит. И тебе нужно поспать.

— Все равно я хочу видеть ее. А Ким? Ким ушла?

— Нет. Она беседует с фрау Геббельс.

Когда Хелене прошла на половину Геббельсов, министр пропаганды сыпал проклятиями по адресу предателя Геринга и заявил, что те, кто остался в бункере, творят историю и умирают во славу рейха. Его громкие слова не тронули Хелене. Цену смерти во славу рейха в отличие от министра пропаганды полковник Райч знала не понаслышке.

Магда тепло обняла Хелене. «Вот видишь, — радостно сказала она, — я же говорила, все будет хорошо». Магда вообще вызывала у Хелене восхищение. Она и прежде знала ее сильный характер, но в сложившейся обстановке самообладанию фрау Геббельс могли бы позавидовать многие мужчины. В присутствии детей Магда неизменно сохраняла бодрое настроение. Желая поддержать ее, Хелене, а вслед за ней ее летчики Хартман и Лауфенберг рассказывали детям о своих летных приключениях, разучивали с ними песни. Дети не должны были догадываться о приближающейся трагической развязке. Но сейчас, воспользовавшись тем, что фрау Ким уже занялась с раненым Лауфенбергом, Магда отвела Хелене в сторону. Она чувство вала, что не может совладать с собой.

— Дорогая Хелене, — обратилась она к летчице, — то, что я скажу тебе сейчас, — это очень важно. Нас связывают долгие годы дружбы. Я любила и люблю тебя как сестру. Ты нередко помогала мне прежде в сложных для меня ситуациях. Я хочу… — Магда замолчала, вздохнув. Затем нервно проглотила слюну и продолжила, стараясь говорить спокойно, — я хочу, чтобы ты помогла мне в последнем, самом важном деле. Ты сильная, ты должна помочь мне и детям уйти из жизни.

Хелене не поверила своим ушам.

— Ты хочешь убить себя и детей?! — воскликнула она. — Зачем? Ты с ума сошла!

— Нет, — Магда решительно покачала головой, — я все обдумала. Мои дети принадлежат рейху и фюреру. Я очень боюсь в последний момент проявить слабость.