Михель Гавен - Месть Танатоса

— Так Вам будет легче, — сказала она. — Надо успокоиться. — И напомнила: — Вам предстоит еще долгий путь.

Ильзе Послушно выпила таблетки. Вскоре появился начальник охраны — штурмбаннфюрер СС. Войдя, отдал честь.

— Госпожа оберштурмбаннфюрер, — начал докладывать он, но Маренн сразу остановила его.

— Необходимо выделить людей для обеспечения безопасности семьи бригадефюрера Шелленберга во время следования в Тироль, — приказала она. — Я полагаю, Вы знакомы с его супругой. Фрау Ильзе Шелленберг, — представила она жену генерала, — и его сын, Клаус. Сейчас из Управления придет машина — шофер получит от меня инструкции. Но в создавшейся ситуации, я думаю, Вы понимаете, — заметила она со значением, — было бы верхом легкомыслия отпускать фрау Шелленберг без охраны. К сожалению, адъютант бригадефюрера, ответственный за выполнение его распоряжений, трагически погиб сегодня утром и пока в Управлении не могут решить вопрос с охраной. А фрау должна уехать сегодня же.

— Но господин бригадефюрер поручил мне охранять Вас, — возразил командир эсэсовцев, — это был его приказ. При любых обстоятельствах.

— Я ценю Вашу преданность, — ответила Маренн, слегка улыбнувшись, — но здесь нам пока хватит нескольких человек. Остальных я прошу передать в распоряжение фрау Шелленберг. В конце концов, наш с Вами прямой долг позаботиться о семье нашего шефа, ведь он всегда заботился о нас, верно?

— Слушаюсь! — ответ штурмбаннфюрера прозвучал не очень убедительно. Скрывая любопытство, он украдкой взглянул на Ильзе. Похоже, он и не догадывался о ее существовании, хотя и состоял в личной охране Шелленберга последние три года.

— Когда подготовить людей, фрау? — деловито осведомился он.

— Сейчас, — распорядилась Маренн. — Машина, я думаю, уже вышла.

— Ты хочешь оставить нас совершенно без защиты? — поинтересовалась Ирма, когда эсэсовец удалился.

— От кого нам здесь защищаться? — спросила Маренн, закуривая сигарету. Она предложила сигарету Ильзе. Но та отказалась, сославшись на то, что у нее болит голова. Конечно, фрау Шелленберг заметила удивленный взгляд офицера, брошенный на нее, и снова помрачнела. Ее угнетало сознание того, как мало она значила в жизни Вальтера, раз упоминание ее имени вызывает изумление даже у офицеров личной охраны бригадефюрера, а все кругом, судя по реакции этого солдафона, считают фрау Ким если не женой, то почти женой бригадефюрера.

Однако на этот раз Ильзе благоразумно решила сдерживать эмоции. Известие о смерти Фелькерзама и случайно вырвавшееся замечание Маренн навели ее на мысль, что ее капризы обходятся слишком дорого совершенно невинным людям, и она чувствовала свою ответственность. Наблюдая за ней, Маренн предпочла ее не трогать — пусть соберется с мыслями, настроится.

— Скоро, — с грустью ответила она Ирме, — у нас будет предостаточно охранников. Весь вермахт встанет здесь в последний, прощальный караул. А пока… Ну, если потребуется, я сумею добиться от этих штабистов, чтобы нам выделили солдат. Но повторяю: увы, скоро их будет в Берлине очень много — нам хватит. Только зачем? — она затянулась сигаретой и вдруг пристально посмотрела на Ирму. — Ты тоже собирайся, — сказала она решительно.

— Что? — не поняла та.

— Собирайся, собирайся. Поедешь с ними. Пока не поздно. Вряд ли еще удастся достать машину, если даже для семьи бригадефюрера ее с трудом находят.

— Я никуда не поеду, — запротестовала Ирма.

— Послушай меня, — стараясь говорить как можно мягче, уговаривала подругу Маренн, — не упрямься. Действительно, очень удобный случай. И охрана будет. Укроешься пока в Тироле. А потом…

— И что потом? — с вызовом спросила Ирма, глаза ее блеснули.

Понимая причины ее упорства, Маренн вздохнула.

— Я тебя прошу, не повторяй моих ошибок, — произнесла она с упреком. — Ты видишь, как я расплачиваюсь за них. Я бы и уехала теперь, да не могу. Когда я увидела сегодня Джилл на носилках — бездыханную, мертвенно бледную, — я почувствовала то же, что и летом сорок третьего, когда погиб Штефан, — жизнь моя кончена. Но Бог смилостивился — Джилл оказалась жива. И хотя я готовлюсь к худшему, надеяться все же хочу на лучшее. Но не исключаю, может случиться так, что я останусь одна, — сигарета дрогнула в ее тонких пальцах, но голос оставался неколебимым. — Всё, ради чего я жертвовала собой — это мои дети. Ты знаешь — мой сын погиб, а дочь едва жива…

— Вот видишь, — перебила ее Ирма, — у тебя есть дети. У тебя были дети, сын и дочь, теперь у тебя осталась одна дочь — но она у тебя есть. И у нее, — она указала на Ильзе, — есть сын. Тебе было ради кого жертвовать, тебе есть за кого бороться, ей — есть ради кого уезжать. А мне? У меня никого нет, кроме Алика. Никого на свете. И никогда не было. Я уже плохо помню своих родителей. Вся моя жизнь — это он. Весь смысл моего существования — только в нем. И без него я никуда не поеду!