Валерий Сафонов - Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

— Господин гауптштурмфюрер, — начал этот тщедушный, с бегающими, маленькими глазками человечек, — интересуется: будете ли вы давать показания? Только правдивые… — Переводчик умолк, а затем, увидев, что Ульрих разговаривает с одним из автоматчиков, еще тише, уже от себя, прошипел: — Расскажите ему все, ведь расстреляет…

Он странно как-то всхлипнул и, вытащив грязный носовой платок, стал вытирать слезившиеся глаза. Кузьмин усмехнулся, хотел было послать куда-нибудь подальше переводчика с его советом, но передумал: тратить свои последние силы на этого слизняка, решил он, не стоит, а главное, у него для этого совсем нет времени. Николай отмахнулся от переводчика, словно от надоевшей мухи, затем покачал с сожалением головой, мол, опять к нему пристают с тем же вопросом, и спокойным голосом начал рассказывать свою легенду о поисках потерявшейся невесты. Переводчик сделал кислое лицо, пробормотал что-то и принялся за свое дело, но Ульрих тут же оборвал его и вытащил из кармана шинели две небольшие бумажки. Он стал по стойке «смирно» и громким, торжественным голосом начал читать одну из этих бумажек. Переводчик еле успевал за ним: «Черный, Ермолаев и Шустов, — шипел он, — являются врагами Рейха и самого фюрера, поэтому приговариваются к смертной казни — расстрелу». Вот он посмотрел с усмешкой на Кузьмина и почти радостно добавил:

— Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно…

Красуясь собой, Ульрих подтянулся на носках своих блестящих сапог, затем прищелкнул пальцами, требуя к себе внимания, и тем же торжественным голосом зачитал вторую бумажку. К расстрелу приговаривались и трое других узников бани. Схвачены они были при переходе линии фронта. Вот гауптштурмфюрер СС театрально поднял двумя пальцами вверх эти бумажки, потряс ими в воздухе, потом сложил вчетверо, засунул в карман шинели и хлопнул по нему рукой: мол, приговор зачитан, пора переходить к его исполнению. Ульрих, а за ним и переводчик вышли из бани. Командовавший автоматчиками унтер-офицер уже знал этот жест своего грозного начальника, тут же дал команду солдатам поднять узников и вывести из бани. Стараясь угодить своему строгому начальству, охранники больно толкали дулами автоматов ребят и дико кричали:

— Шнель, руссише швайне… Шнель… Бистро, рюски свинки… Бистро…

Голубцов опустил свою ногу с широкой полки и дико вскрикнул: острая, невыносимая боль пронзила все его тело. Кузьмин подхватил своего друга за поясницу и помог ему подняться. Двое незнакомых узников поставили на ноги своего товарища, который никак не мог совладать со своим телом. Он уже не раз поднимался и тут же падал. Ваня, подпрыгивая на одной ноге, а за ним и Кузьмин, поддерживая своего друга за плечи, вылезли из дверей полутемного помещения и были ослеплены ярким солнцем и блестящим снегом. Они стояли, зажмурив глаза, и улыбались. Гитлеровцы бесновались, орали, толкали их автоматами в спину, но они не обращали на них никакого внимания. Вот Кузьмин и Голубцов открыли глаза, весело подмигнули друг другу и крепко обнялись. Из дверей бани вынесли другого товарища их новые соседи. И теперь они стояли и жадно глотали чистый морозный воздух. Но вот Ульрих несколько раз быстро пересчитал узников, удивленно бросил взгляд на переводчика и вбежал в баню. Тут же он вылетел из нее и дико по-русски заорал:

— Мальтшик… Мальтшик нет…

В баню бросились унтер-офицер и один из автоматчиков, а гауптштурмфюрер, размахивая руками, сердито отчитывал за что-то переводчика. Не отвечая ничего Ульриху, тот весь съежился и еще ниже согнулся. Переводчик тяжело вздохнул и несколько раз сбивчиво повторил:

— Господин Ульрих спрашивает, куда делся мальчик Ермолаев?

Ребята молчали. Вдруг он замахнулся кулаком на новых узников и по-петушиному прокричал:

— Говорите, сволочи, не то я вам!

Богатырского сложения парень так грозно взглянул на переводчика, что он попятился назад, ноги его заплелись, и он грохнулся в снег. Тут же раздался веселый хохот ребят, а переводчик, барахтаясь в снегу, никак не мог встать на ноги. Но вот он поднялся, подлетел к Кузьмину и прошипел:

— Говори, где Ермолаев? Ты должен знать, где он. Говори, а то сейчас тебе немцы выпустят кишки.

Кузьмин усмехнулся, затем показал на трубу бани и, приняв довольно серьезный вид, сказал:

— Улетел, ты понимаешь, подонок этакий, улетел Ермолаев в трубу. Ищи теперь ветра в поле. Так и скажи своим хозяевам, лизоблюд поганый.