Михаил Белоусов - Об этом не сообщалось…

Мы знали, что абверовцы вербовали женщин, в том числе и отдельных жен командиров Красной Армии, оказавшихся на оккупированной территории, и направляли их с разведзаданиями в расположение советских частей. К сожалению, подобными материалами особый отдел Резервного фронта тогда ещё не располагал [11] Все управленческие органы Резервного (Степного) фронта в тот период находились ещё в стадии формирования. . Но они могли быть на других, «старых» фронтах, и прежде всего на Центральном, который до недавнего времени назывался Донским, а ещё ранее – Сталинградским и Юго-Западным. Именно Юго-Западному фронту в труднейший период первого года войны пришлось отходить с боями из Львова, Житомира, Чернигова, Киева, Конотопа, Харькова. У чекистов этого фронта могли быть интересовавшие нас материалы. Туда и командировали майора Яровенко.

А пока Малахов и Брагина были направлены на сборный пункт офицерского состава фронта. Здесь подполковнику была временно предоставлена должность командира сводной офицерской роты, а Брагина устроилась машинисткой в канцелярии.

В сводной роте, которой командовал Малахов, дела пошли неплохо. И Брагина трудилась исправно. Жили они в расположении пункта, отдельно друг от друга, но встречались ежедневно.

Примерно через месяц Малахов поинтересовался у начальника отдела кадров фронта своей дальнейшей судьбой. Его беспокоило, когда и на какую должность он получит назначение. Об этом говорить было ещё рано, так как проверка Малахова продолжалась. Однако начальник отдела кадров фронта высказал предположение, что его могут назначить на должность заместителя командира танковой бригады. Малахов был крайне недоволен. Он, видимо, рассчитывал получить более высокую должность, с учетом своего довоенного положения в танковых войсках. Но в один из апрельских дней на пункт приехал начальник тыла армии. Он подбирал кадры в свой аппарат. Познакомившись с работой Брагиной, начальник тыла сразу же предложил откомандировать её в свое управление.

Малахов после отъезда Раисы Лаврентьевны затосковал. Теперь некому было высказать мучившие его мысли. Волей-неволей он стал делиться ими с сослуживцами. Малахов откровенно говорил, что обеспокоен недоверием, которое проявляют к нему чекисты. Иначе, мол, чем объяснить столь длительную проверку его образа жизни на оккупированной территории? Как выяснилось впоследствии, он особо боялся проверки его по Конотопу, где могли найтись люди, которые знали о том, что он не был в госпитале. И теперь он с каждым днем всё яснее себе представлял, что даже пребывание его в должности командира сводной роты зависит от дня изгнания фашистов из Конотопа. Вскоре Малахов обратился по телефону к начальнику отдела кадров фронта с просьбой помочь ему встретиться с майором Яровенко.

Свою новую исповедь в кабинете Яровенко Малахов начал словами:

– Пришел к вам, чтобы повиниться. При предыдущих встречах я не сказал вам всей правды о себе. На излечении в немецком госпитале в Конотопе я не был. В Конотопе я жил при штабе армии Гудериана и неоднократно встречался с ним.

Даже готовый ко многому, майор удивился:

– Как же это произошло? Расскажите всё по порядку.

– 16 сентября 1941 года начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Тупиков приказал мне выехать из Прилук в направлении Чернигова, разыскать на этом маршруте командование 22-го мехкорпуса и помочь ему связаться со штабом 5-й армии, – медленно, голосом смертельно уставшего человека начал Малахов. – Но этого мне сделать не удалось. Я добрался лишь до окраины села Воловица и здесь при налете немецкой авиации был тяжело контужен. Пришел в себя через двое суток на хуторе в доме колхозницы Кириченко. Она и ещё одна женщина подобрали меня у Воловицы, в которой уже были гитлеровцы. Видя, что я советский офицер, решили укрыть. Но дня через три гитлеровцы появились и на хуторе. Так я попал в плен. Они поняли, что я командир, хотя Кириченко срезала с моей гимнастерки петлицы и нарукавные нашивки. Немцы обыскали меня, посадили на грузовую машину и повезли в направлении Бахмача. Других советских военнослужащих на хуторе не было, и в машине с немцами я оказался один. В пути в разговоре между собой они восторгались успехами своей 2-й танковой армии и её командующего генерала Гудериана. Я сначала молча слушал их разговор, а потом на немецком языке сказал, что я знаю господина генерала Гудериана и в прошлом, когда он был еще подполковником, встречался с ним. Моё вступление в разговор на немецком языке произвело на них впечатление, и старший фельдфебель спросил у меня звание и фамилию. Я ответил.