Михаил Белоусов - Об этом не сообщалось…

– Мы тут за этот год всякого насмотрелись. Послушай меня, старика. Лучше бы ты из лагеря прямиком к своим пробирался. Не для того я тебя растил и страна тебя учила, чтобы ты в лихую для всего народа годину на печке пересидел или того хуже…

Василий с большим трудом удержался, чтобы не ткнуться лицом в грудь батьки, немощного, иссушенного голодом и болезнями старика, дух которого не смогли сломить никакие испытания, выпавшие на его долю. Хотелось рассказать отцу обо всем, но Василий не имел на это права. Он пленный, помилованный оккупантами, и всё… Таким он должен оставаться для всех, даже для самых близких и дорогих ему людей. Это не его тайна…

На следующее утро Гордиенко явился в комендатуру для регистрации. У него отобрали аусвайс, документы отца и жены, которые он предусмотрительно захватил с собой, и заставили прождать в приемной больше двух часов. К полудню, когда Василий, что называется, истомился в безызвестности, его наконец проводили в кабинет, где кроме пожилого гитлеровского офицера находился ещё и какой-то гражданский тип, поздоровавшийся по-украински с типичным галичанским акцентом.

Разговор с гитлеровцем был непродолжительным. Тот лишь поинтересовался родственниками в Запорожье, с какого времени он находился в плену и какую должность до того занимал в Красной Армии, где работает жена. Но когда офицер, даже не кивнув на прощание, вышел из кабинета, цивильный буквально засыпал Василия вопросами. Его интересовало все: и детские годы, и учеба в летной школе, и служба в армии, и поведение в лагере, и даже точное название хуторов и сел, через которые Гордиенко добирался из лагеря в Запорожье. Даже неискушенный в подобных делах Василий понял, что попал в руки опытного контрразведчика. Правда, в этом разговоре у лейтенанта неожиданно появился довольно веский козырь. Прослужив почти полтора года в Стрые, недалеко от Львова, Василий, который с детства хорошо знал украинский язык, без труда освоил наиболее характерные словечки и обороты местного диалекта. И сейчас, умело вставляя их в беседе с цивильным, он явно расположил того к своей особе.

Под конец беседа приняла доверительный характер.

– Мне очень приятно, пан Гордпенко, что Советы не вытравили из вашей души чувства национального достоинства.

– То, что впитано с молоком матери…

– Имейте в виду, дорогой пан Гордиенко, что борьба ещё далеко не закончена, и в этой борьбе украинский народ должен сказать своё слово. Тогда после окончательной победы каждый из нас получит своё.

– Мой отец, собственно, не имел ничего.

– Будет иметь. Обязательно будет. Попомните мое слово. Но для этого у вас, военного к тому же человека, только один путь. Настоящие патриоты Украины формируют сейчас добровольческую украинскую армию.

– Опять на фронт?

– На святую борьбу, пан Гордиенко. На святейшую. И не волнуйтесь – окопов не будет. Наш фронт будет проходить там, где комиссары нас не ждут.

– Если бы можно отложить наш разговор хотя бы на недельку – устал я в лагере.

– Бога ради! Сейчас требуется только ваше согласие, ничего больше. Вначале отдохните, потом подучитесь.

Ситуация, в которой Гордиенко оказался столь неожиданно, не была предусмотрена в плане, разработанном в особом отделе фронта. Пока что Василий радовался полученной отсрочке – всё-таки можно успеть и в Мариуполь смотаться, и Харитона Карповича повидать. Обнадеживали и намеки вербовавшего его националиста на какую-то специальную подготовку. Если не в Волноваху к Локкерту, то уж в какой-нибудь другой шпионский центр, на худой конец, обязательно направят. Значит, пользу Родине можно принести и там. Придя к такому выводу, Василий успокоился и твердо решил не откладывать в долгий ящик свою поездку в Мариуполь.

По дороге домой зашел к Наде в больницу. Подробно рассказал обо всем, что с ним произошло в комендатуре, и, как бы вскользь, заметил, что неплохо было бы навестить тестя с тещей – когда ещё доведется встретиться?! Жена сразу же загорелась этой идеей и побежала к главврачу отпрашиваться на несколько дней. Отцу, чтобы не волновать больного старика, они до поры до времени решили ничего не говорить о возможной предстоящей службе Василия у фашистов.

На следующий день Гордиенко снова в комендатуре, но теперь уже не один, а вместе с женой. Они поблагодарили гитлеровское командование за предоставленную им возможность быть вместе и вручили дежурному офицеру прошение с просьбой о пропуске в Мариуполь – это было бы для них большой радостью. К прошению Надя приложила записку от главврача больницы.