Александр Косарев - Картонные звезды

Я закрываю на несколько секунд глаза и плотно прижимаю наушники к голове, стараясь полностью отключиться от окружающего меня гомона. Где-то там, за тысячи километров от меня, вражеский оператор пододвигает свой стул к полированному столу и кладет пальцы на клавиатуру своего телетайпа. Щелчок тумблера, дробный стук пальцев по клавиатуре и через несколько секунд в эфир уйдет очередная, может быть, крайне важная для нас передача… А я тут вожусь, как мокрая курица! И без того еле прорывающаяся сквозь помехи частота умирает прямо на глазах, если так можно выразиться в данном случае. Выдергиваю вилку наушников из розетки и бегом несусь в «красный угол». «Красным» это место в нашем зале названо потому, что там стоит особая коммутационная стойка, к которой подведены все восемь больших ромбовидных антенн, имеющихся на вооружении нашего полка. Украшена она ярко-красными панелями (отсюда и название) и сорока восьмью латунными «коннекторами». К ним-то и подключены все без исключения радиоприемники нашего КП, как первой роты, так соответственно и второй. По идее, для каждого рабочего приемника уже давно найдена наиболее подходящая антенна. Но стабильная коммутация, то есть испытанная схема подключения, работает, к сожалению, только при стабильных метеоусловиях.

А такое состояние атмосферы в нашем регионе бывает не часто; особенно в межсезонье. Вот и сейчас, у меня назревает провальная ситуация. Мой приемник имеет номер 21, и штекер с таким номером я по очереди засовываю во все восемь свободных ячеек на пространной коммутационной панели. Разумеется, не вслепую сую, слушаю, что при этом получается. Мои наушники заранее подключены к пятиметровому удлинителю, и я контролирую результат поисков прямо с выхода звукового канала приемника. На шестой антенне полудохлая многоканалка слегка оживает, и я мигом возвращаюсь на временно покинутый пост. Руки заранее развожу в стороны, как при игре в баскетбол. Левая кисть охватывает вариатор разделителя каналов, правая ложится на тумблер включения печати. Призывно грохочет телетайп из Манилы, кто-то срочно убывает из. Бангкока, а на четвертом телетайпе заканчивается бумажный рулон. Потом, потом, все потом, не до вас. Довожу мизинцем ручку точной настройки, а указательным пальцем одновременно делаю три четверти оборота на верньере делителя каналов. То есть протягиваю первые 400 герц полосы расширения. Неудача, первый канал, прямой как стрела, мертвый. Еще 400 герц, второй канал. Тоже прямой. Еще один прямой. Еще. Вот пятый! Капли пота ручьем бегут по переносице, но смахивать их некогда, время давит! Шестой показывает обратную полярность. Ура, это точно GWA! Мой указательный палец пулей сбивает тумблер переключения полярности, и в ту же секунду краем глаза замечаю, что на контрольном экране резво побежали зигзагообразные «червячки». По одному из каналов пошла информация! Быстрее, рядовой Косарев, шустрее шевели лапами! Еще щелчок выключателем на панели разводки, самый последний и радионаправление восстановлено.

Ловлю одобрительный взгляд Дениса Мартыненко. Сегодня он наш начальник смены. Хоть Денис и призван вместе с нами, но он нам не одногодок. Имел отсрочку на два года и успел за это время не только жениться, но и завести ребенка. Образцовый отец семейства. Ротный его любит. Да и чего его не любить? Парень спокойный, положительный, полковую школу окончил почти на отлично. Досрочно присвоено звание сержанта. А теперь вот доверили руководить и сменой. И он старается, по мере сил, конечно. Ведь за потерю направления спросят прежде всего с него, а не с меня, как оператора. Дениска, конечно, тоже может на меня наехать.

Впаять за халатность пару нарядов на каторжные работы. Но толку-то что от этого? У меня и так этих нарядов штук двадцать накопилось. Однако даже один-то из них некогда отработать, не то что все двадцать. Безголовые «сапоги» (пишу с маленькой буквы, до большой они еще не доросли) лучше бы помогли скостить эти дурацкие наряды, чем стоять над душой и грозить очередными карами. Или они думают, что от этого мы будем лучше работать? Думать — это наша работа, мы для этого здесь и поставлены. А их работа состоит в том, чтобы нами командовать. Впрочем, я, кажется, опять отвлекся от основной темы. Виноват, исправлюсь.

Кажется, лишь на секунду уехали в сторону мои мысли, а на посту уже воцарился полный раздрай. В четвертом телетайпе кончилась-таки бумага. Затухла далекая и загадочная уже одним своим названием Манила. Настроенный на нее телетайп безжизненно задергался, спорадически выплевывая хаотический набор букв и цифр. Вскидываю к глазам часы. Швейцарские, между прочим, «Омега», а не хухры-мухры. Хоть и старенькие, послевоенные, а время держат классно. Ага, к одиннадцати уже. Значит, близится ночь и основные радиостанции тихоокеанского региона начинают переход на ночные частоты. Глаз да глаз нужен во время этого неуловимого перехода. В смысле ухо да ухо. Штекер от оставшегося без телетайпа канала втыкаю на резервный пятый аппарат, который всегда должен быть заправлен и готов к работе. Теперь надо действовать быстро, как карточному шулеру. Бумажную трубку из ящика хвать, щечки бумагодержателя требуется пальцами другой руки развести, заклейку ногтем содрать, рулон вставить на место, каретку печатающую приподнять, хвост бумажный под нее протянуть, каретку толкнуть назад и штекер обратно переставить. Тра-та-та, пошла бумажная руда. У-фф, уф, уф. Осматриваю поле битвы. Пора собирать урожай. Вон и Денис поднялся со своего места, одергивает гимнастерку, прихорашивается, к оперативному сейчас пойдет. Поспешно рву с телетайпов заполненные «портянки», складываю их торопливо в аккуратные кучки на свободном конце стола. Заранее, еще в казарме отточенный карандаш, который парился у меня все это время за правым ухом, немедленно бросается в бой. Так сказать завершающий штрих. Сверху каждой бумажной «портянки» в левом углу четко и крупно пишу интервал, в течение которого на том или ином направлении не было слышимости. Взглянет оперативный офицер на эту мою приписку и тут же увидит, что почти на полтора часа напрочь выскочила информация на одном из основных подотчетных направлений. Нахмурится он, красным карандашом чиркнет в своем боевом журнале, стукнет им досадливо и на начальника нашего взглянет недобро. Полтора часа оно вроде как и не много, но не здесь, не в разведке. Это когда в кинотеатре сидишь, то время сходное по продолжительности со стандартным советским фильмом пролетает просто незаметно. А на поднадзорной территории за полтора-то часа ох как много чего случиться может. Обычное звено штурмовиков, взлетев с какого-нибудь заштатного аэродромчика вблизи Лусона, может быть, уже в данную минуту вовсю бомбит промышленный район Ханоя, а мы даже и не знаем о том, что они взлетели! Раз не знаем, что взлетели, то и не смотрим, куда летят. Раз не смотрим, куда летят, то и никогда не узнаем заранее, когда и где ударят. И это значит, что не успеют укрыться в бомбоубежищах люди, не успеют зарядить пушки зенитчики, не смогут рассосредоточиться по тропическим зарослям боевые части на марше. Просто мороз по коже продирает, как представишь себе весь этот ужас. Горы трупов, море крови! Вот что такое полтора часа плохой слышимости! В обиходе между собой мы такое атмосферное явление называем «непроходом». Звучит несколько неблагозвучно, но зато точно выражает самую суть.