Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945

Фельдшер зашел в кабинет врача и через минуту пригласил туда и меня. Я увидел сидящего за столом относительно молодого, худощавого и черноглазого врача, из-под белого халата которого виднелись медицинские зеленые петлицы офицерского мундира военно-воздушных сил. Сразу сказал: «Доброе утро» – и добавил, что мое имя Юрий и я бывший студент. Он ответил на мое приветствие, но свои имя и фамилию не назвал.

Начался прием больных. Все шло хорошо, когда применялись житейские слова, но когда дело доходило до медицинских терминов, я вынужден был долго объясняться с врачом. Но врач, который до этого был очень серьезен, только посмеивался и говорил, что через три-четыре посещения все будет в порядке.

Фельдшер помогал врачу, делая больным перевязки, выдавая лекарства и выполняя другие процедуры. Наш санитар Николай Павлович тоже старался принимать в этом участие. Большинство больных оказались простуженными или с расстроенным желудком. Первые получали давно известный мне аспирин, который врач называл «ацетил салицилиум», что я услышал впервые. Вторым давали порошок активированного угля после того, как фельдшер заставил их выпить раствор марганцовки.

Почти всех пришедших к врачу больных, кроме симулянта татарина, освободили от работы. Фельдшер на особом листе написал список освобожденных, где были перечислены не фамилии и имена, а только личные номера. В основном именно по личному номеру немцы знали и учитывали пленных. Список вручили Николаю Павловичу, который должен был показать его унтер-офицеру Петцольду. Кстати, тому татарину, которого звали Рашид, за его проделку в медсанчасти ничего от начальства не было, но зато он стал в лагере объектом постоянных насмешек.

Когда мы возвращались в гараж, на плацу застали немецких военнослужащих, которые занимались тем, что маршировали под командованием унтер-офицеров и фельдфебелей. После команды «Песню, песню!» они исполняли очень четкие по ритму военные марши. Под такие песни ноги любого человека невольно пошли бы сами собой строевым шагом. У нас на родине подобных маршевых песен я раньше не слышал. К сожалению, я запомнил лишь мотивы и отдельные бесхитростные слова этих маршей. Исполнялись и патриотические припевы, например «Мы самые лучшие солдаты в мире, и так мы будем маршировать, чтобы родина была жива и жила дальше». Было много и других песен, включая марши времен Первой мировой войны и даже более раннего времени.

После ужина к нам в комнату приходило много людей. Из всех посетителей мне особенно понравился оптимизмом, эрудицией и приятным обхождением с людьми, а также и способностью рассказывать, однополчанин Николая Павловича майор Михаил Иванович Снопков, коренной ленинградец. С первого же дня знакомства мы крепко подружились. Оказалось, что Снопков, его спутница жизни и дочь в начале войны проживали в Куйбышеве (Самаре), а две старших сестры остались в блокадном Ленинграде. В декабре 1959 года, будучи в служебной командировке в Ленинграде, я без особого труда разыскал и проведал Михаила Ивановича, а после его кончины в 1962 году продолжал дружить с двумя чудесными женщинами Михаила Ивановича – его женой Зинаидой Николаевной и сестрой Ефросиньей Ивановной.

…Незадолго до отбоя к нам зашел унтер-офицер Петцольд. Он сказал, что завтра комендатура лагеря даст возможность всем пленным помыться горячей водой и сменить нижнее белье. В связи с этим переводчик Саша, полицай Федор Журавский и его помощник вместе с фельдфебелем Хебештрайтом и конвоиром рано утром отправятся на грузовой автомашине в Гроссрёрсдорф и привезут оттуда чистое белье. На время отсутствия Саши и Феди старшим в рабочей команде оставили меня. Следовательно, мне предстояло обеспечить вынос параши из гаража, потом заняться доставкой завтрака из кухни в сопровождении старшего стрелка Нойберта и позаботиться о возвращении тары на кухню.

В Гроссрёрсдорфе, куда предстояло поехать за бельем, находилось Управление всеми рабочими командами военнопленных города и округа, а также база их снабжения. Наша команда во главе с фельдфебелем Хебештрайтом непосредственно подчинялась этому управлению, а оно, в свою очередь, – комендатуре лагеря военнопленных Шталаг IVA в Хонштайне. Из Гроссрёрсдорфа к нам в команду периодически приезжал для контроля пожилой высокий немец, имевший звание штабсфельдфебеля и должность главного фельдфебеля. Этот начальник никогда не удосуживался побеседовать с пленными; я несколько раз присутствовал при его разговоре с нашим фельдфебелем, но он так и не проявил ко мне никакого интереса.