Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945

На другой день меня и моего соплеменника Уткина, а также Мингалиева фельдфебель послал в город – в богатый дом на одной из центральных улиц, где проживал старик с красивой дочерью. Нам предстояло вынести из комнат богатую коллекцию фарфоровой посуды и, очень аккуратно завернув в бумагу и мягкую солому, погрузить ее на стоявшую во дворе грузовую автомашину. Старик хотел отвезти коллекцию куда-то к родным, проживающим на западе Германии, и спасти ее от разграбления русскими.

Наш охранник Интеллигент любезно побеседовал со стариком, оказавшимся его хорошим знакомым, и представил ему меня как старшего из пленных и «очень порядочного русского, с которым можно подробно поговорить о том, что ожидает немцев, когда город займет русская армия». Охранник попросил угостить нас парой бутербродов с кофе и дать покурить. После этого охранник ушел к себе домой, а дочь старика исполнила его пожелание. Потом она показала нам фотографию своего жениха – молодого унтер-офицера, спросив, «не отнимут ли русские солдаты это фото». Я посоветовал девушке… на всякий случай отрезать от фото ту часть, где у унтера на мундире виднеется орел. Девушка быта прелестна и так наивна! А Уткин сказал мне по-чувашски: «Хорошо, если наши бойцы, поймав ее, не изнасилуют».

Пока мы работали, я обсудил с ребятами, что нам делать в создавшейся обстановке. Оставаться дальше в лагере – это, по существу, преступление перед Родиной. Вполне возможно, что немцы погонят пленных в тыл, и это время надо использовать для побега. Можно, спрятавшись в районе лагеря, дождаться прихода наших войск. Мы договорились бежать вместе, но подготовившись к этому. 18 и особенно 19 апреля прошли и для нас, и для наших постовых, да и для всех жителей Цшорнау, Каменца и его округа в тревожном ожидании. Большинство пленных работали на огородных участках, скорее делая вид, что трудятся. По-прежнему повара привозили нам обед. Военнослужащих немцев на территории городка мы видели редко – многих из них отправили на минирование различных объектов в городе и ведущих к нему дорог. Несколько наших штурмовиков опять пролетели над аэродромом и на этот раз уничтожили почти все самолеты, главным образом истребители.

В эти последние дни Андрей Маркин и Василий Серегин обсуждали со мной варианты побега. Решили, что убежим 20 апреля и сделаем это следующим образом. Рано утром каждый из нас, уходя на работу, захватит с собой самые необходимые вещи и документы. А после обеда незаметно от товарищей и постового мы скроемся в хранилище сена и отсидимся там до наступления темноты, пока нас не перестанут искать. Ночью по заранее подготовленной лестнице преодолеем ограду и доберемся до канализационной станции, где спрячемся в бункере и дождемся там наших войсковых частей.

В бункере у нас был создан почти на 10 суток минимальный запас продуктов – сухари, сало, несколько банок консервов, сахарин, картофель, крупа из пшеницы, имелась питьевая вода, махорка. Мы рассчитывали на то, что на станции никого не бывает, а охранник не скажет о бункере.

Чувствовалось, что не только мы, но и другие товарищи готовятся к побегу и группируются для этой цели. Конечно, большинство пленных – пожилые, раненые, слабые физически и духовно – о побеге и не помышляли, рассчитывая лишь на волю случая.

В ночь с 19 на 20 апреля один из моих соседей нечаянно разбудил меня. Встав с ложа, я попытался включить лампу, висевшую над моими нарами. Она не горела. Стало ясно, что электроэнергии нет во всей казарме. Но на улице уже наступал рассвет и постепенно становилось светло. После завтрака в казарму зашли фельдфебель и постовой Нииндорф, объявили, что получен приказ немедленно эвакуировать из Каменца и его округа в сторону Чехословакии прежде всего пленных из лагерей, а потом и мирных жителей, так как подошли к городу близко русские войска. Нам выдали на сутки порции хлеба и маргарина. Стало ясно, что нашим планам побега не суждено осуществиться. Стали собирать вещи и оделись. Я взял с ложа и надел за спину свой небольшой вещевой мешок с котелком, кружкой, бритвой, мылом, полотенцем, кисетом с махоркой и другими мелочами, но оставил, как не особо необходимые в пути, банку с зубным порошком, зубную щетку и пантофели. Карандаш, листочек писчей бумаги, словарь, зачетная книжка и итальянский молитвенник с метрической справкой находились в карманах моей гимнастерки, а в карманах шинели – учебник по грамматике немецкого языка и еще что-то. Шинель взял на руки. Выходя из казармы, я забрал с собой на память список военнопленных рабочей команды № 1062, висевший на стене. Все вышли во двор и выстроились в колонну, кроме двух поваров и уборщика, занятых тем, что в это время на телегу, на которой раньше возили обед на рабочие места, они и люди фельдфебеля грузили рюкзаки и баулы с вещами и провизией, а также большой алюминиевый бак, используемый для кипячения воды. Две старые немки привезли в лагерь на инвалидной коляске какого-то полупарализованного мужчину, якобы священника, и погрузили его на заднюю часть телеги. Фельдфебель отобрал из строя четырех сильных пленных, из которых двое должны были тащить телегу спереди, а двое – толкать сзади.