Из документов, найденных при Йозефе Габчике, немцы узнали, что он из деревни Лидице.
Тела Виктора Ласло больше никто никогда не видел.
Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, имперский протектор Богемии и Моравии, председатель конференции в Ванзее, автор «окончательного решения» еврейского вопроса, прожил еще восемь мучительных дней. Взрывом ему сломало спину. Он лишился большей части своего выразительного лица, в том числе — орлиного носа, которым так гордился. В его теле застряли конский волос из набивки сидений и шрапнель; в раны попала инфекция, они загноились. В конце концов его убило пулевое ранение в живот — выстрел Виктора Ласло, выпущенный в последнем предсмертном усилии. Лучшие врачи рейха не смогли остановить кровотечение или смягчить смертные муки наместника. 4 июня 1942 года Рейнхард Гейдрих умер. В тридцать восемь лет — ровесником Ричарда Блэйна.
В Берлине Адольф Гитлер объявил месячный национальный траур. В Праге пятьдесят тысяч сочувствующих чехов вышли на улицы, возмущенные терроризмом Союзников.
Генрих Гиммлер поклялся, что ни СС, ни гестапо не успокоятся, пока все виновники не получат по заслугам. Глядя сквозь толстые очки, шевеля жидкими усиками, он прочел речь, которую написал ему Геббельс.
— Немецкое возмездие, — провозгласил он, — будет и скорым и ужасным.
Эрнст Кальтенбруннер поднялся на одну ступеньку. В ту ночь, когда Гейдрих умер, Кальтенбруннер вынул из тайного сейфа гестаповское досье на бывшего шефа и сжег. Больше оно ему не пригодится.
В Пражском замке эсэсовцы тщательно обыскали кабинет Гейдриха, конфисковав все сколько-нибудь значимые Akten и досье, которые могли навредить кому-нибудь из членов государственной и партийной иерархии. Бесценную скрипку Гейдриха один эсэсовец растоптал сапогами, начищенными с утра до зеркального блеска. Обломки он выбросил в окно, в сторону башни Далибора.
Первыми поплатились евреи. Через несколько часов после покушения фашисты приказали немедленно отправить в Освенцим три тысячи евреев из Терезиенштадта. Ни один из Освенцима не вернулся.
В ответ на пражское покушение Геббельс приказал арестовать пятьсот из оставшихся берлинских евреев. В день, когда Гейдрих умер, 152 из них расстреляли. Никто не сообщил им, за что их убивают.
* * *
Ни Рик, ни Ильза ничего обо всех этих событиях не знали. Они отсиживались на ферме в Лидице, залечивали раны и ждали самолета, который обещали за ними прислать. Они не знали, когда он прилетит. Не знали, прилетит ли вообще. Им оставалось лишь надеяться, что англичане сдержат слово.
На третий день к Рику пришел Карел Габчик. Кусая губы, рассказал, что творится в Праге.
— Гейдрих жив… — сказал парень и тут, не выдержав, расплакался. — Сильно пострадал — говорят, у него сломан позвоночник. Но все равно… жив.
— Надеюсь, по крайней мере, он сильно мучается, — сказал Рик. — Он этого заслуживает как никто.
— Что, если он не умрет?
— А какая разница? Нам-то не легче, даже если умрет. Слышно что-нибудь от Подполья?
— Ничего.
Ничего: все это время ничего. Где же самолет? Уговаривались, что самолет пошлют, как только в Лондон сообщат о покушении. Майор Майлз наверняка уже получил известие. Возможно, дело в том, что погода стояла солнечная. Для нормальных полетов хороша, но не подходит для тайных операций: нужен облачный день, чтобы легкий самолет незамеченным проскользнул к ним и, что важнее, незамеченным же ускользнул.
Рик не видел Ильзу со дня возвращения на ферму. Ильзу поместили в дальней комнате на втором этаже, и когда Рик спрашивал о ней, ему говорили, что она в норме — в синяках и до сих пор не отошла от шока после событий на мосту, а в остальном цела и невредима. Видеть Рика не хочет.
В первые дни он уважал ее желание. Сегодня с него довольно. Рик постучал в ее дверь.
— Это я, — тихо сказал он. — Надо поговорить. Дай же мне объяснить.
По ту сторону тяжелой дубовой двери — тишина.
— Ильза?
Рик прижался ухом к замочной скважине. Расслышал еле слышное дыхание.
И пошел прочь, гадая, жив ли он сам или мертв.
* * *
На восьмой день пришла весть, что Гейдрих скончался от ран. Эту новость сообщил им Карел Габчик за ужином.
— Протектор мертв, — объявил Карел без предисловий. — Наши имена отзовутся в веках.
Рика ликование парня не обрадовало.
— Не будь так уверен, — посоветовал он. — История столько всего забывает. Всегда находит, о чем помнить, и всё не то.
Читать дальше