Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

- Ох, знатно! - Вася рассмеялся.

Внезапно на поляне все смолкло.

- Здравствуй, отец! - Это был голос Чертыханова. - Заблудился или ищешь кого?..

Мы со Щукиным вышли из избы. Перед Чертыхановым стоял седенький старичок в голубой футболке с белым воротничком и обшлагами. Из воротника жалко высовывалась худая морщинистая шея, седой клинышек бороды торчал пикой; старик глядел на Прокофия, запрокинув голову. Было в его облике что-то жалкое, беспомощное и просительное. Вся щупленькая фигурка его накренилась на один бок: руку оттягивал глиняный пузатый и увесистый кувшин с узким горлышком.

- Зачем ты сюда пришел, старик? - строго допрашивал Чертыханов.

Старик виновато и устало улыбнулся, показав металлические зубы, поставил кувшин у ног.

- Да ведь вот, домой пришел… - Покосился на бойцов. - Самогонки принес… Две деревни обегал… - Оглядел нас, прибавил тише - Не хватит на всех-то…

Щукин подошел к старику, и Чертыханов тут же отодвинулся.

- Самогонки? - удивленно спросил политрук. Старик не знал, как себя вести, топтался на месте, просительно заглядывая теперь в лицо Щукину.

- Вот товарищи бойцы посылали… - Щукин сердито поглядел на Гривастого, на его виновато примолкших друзей. Старик истолковал этот взгляд как поддержку. - Барашка зарезали - я не жалел, такое дело, кормиться надо… А за самогонкой ходить трудно мне, ноги у меня ослабели, утром встану, насилу разогну их, скрипят и скрипят, словно заржавели. Барашка еще зарежу, если надо, а за самогонкой не посылайте…

Щукин, разозлившись, схватил тяжелый кувшин и с размаху брякнул его о столб изгороди, в стороны полетели брызги и черепки. И сразу потянуло терпкой, захватывающей дыхание пряностью.

- Чую, первач был - огонь, - отметил Чертыханов, принюхиваясь. - Не повезло вам, ребята…

- Как это все называется? - строго сказал Щукин, обращаясь к бойцам. - И вы воины, защитники Отечества? Мародеры, вот вы кто!.. - Бойцы, вымытые и выбритые, стояли перед ним навытяжку.

- Помещение привести в порядок, - сказал я. - Без приказания никуда не отлучаться. А задумаете уйти, уйдете, все равно не скроетесь - найдем. И тогда разговор будет другой.

- Разве мы уходим, товарищ лейтенант, - мрачно отозвался Гривастов. - Плутали, плутали одни по деревням и лесам и вот пристали тут… - Он провел пальцем по грубо сделанному шву. - Нас самих мутило от такой жизни.

- Вы в каком полку воевали?

- Мы все из двенадцатого полка. На Березине разбили нас…

- Сержанта Корытова знали?

- А как же! - Бойцы оживились. - Он был связным нашего комбата…

- Он погиб, - сказал я. - На нем мы нашли знамя вашего полка. Оно теперь у нас. - Пятеро бойцов замерли, вытянувшись. Вы кем служили в полку? - спросил я крайнего.

- Я и вот сержант Кочетовский - из полковой разведки. - Гривастов кивнул на соседа, стройного бойца с узким лицом; тонкий прямой нос с нервно вздрагивающими ноздрями, острый раздвоенный подбородок, острые злые усики в ниточку и хищно прижмуренные светлые глаза наводили на мысль о коварном и немилосердном характере - у такого рука не дрогнет. - Остальные рядовые первой роты второго батальона: Хвостищев, Стома и Порошин, - небрежно прибавил Гривастов.

- Разведчики - это хорошо, - обрадовался я. - Разведчики нам пригодятся… Сержант Гривастов, после уборки дома приведите оружие в порядок, назначьте двоих в караул, по очереди… Задерживайте всех, кто будет идти мимо или подойдет к дому…

Через час в избе пахло вымытым полом, разварной картошкой и бараниной. Старый лесник Федот Федотович Лысиков понял, очевидно, что своеволию жильцов пришел конец, что домишко его не спалят спьяну, и повеселел; он сам, по своей воле, выделил нам ярку, которую Чертыханов прирезал; достал кружки и чашки, суетливо и услужливо бегал из дома на огород, потом на двор, в погреб, опять в дом - готовил ужин. Прокофий угостил старика и бойцов остатками меда; из нас никто, кроме Васи, его не ел. Мы ужинали при тусклом, умирающем свете керосиновой лампы, плотно занавесив окошки. Присутствие среди нас Федота Федотовича и Васи создавало обстановку тихого и мирного вечера; война шла стороной, по большакам, даже отзвуков не докатывалось сюда.

После ужина Чертыханов протяжно, с подвывом зевнул, широко распахнув зубастый рот, отрешенно поскреб грудь и грохнулся на пол, сонно проворчав:

- Разрешите отлучиться минут на шестьсот… Подальше от грешной землицы… - И тут же уснул. Возле него свернулся в клубочек Вася Ежик. Федот Федотович по привычке забрался на печь…