Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

- Ты думал, я бежать хотел? - спросил он Сычугова. - Не того десятка!.. - И тут же крикнул на мост, где столпились в нерешительности красноармейцы: - Чего стоите, как бараны, хотите мину заполучить? Расходись в цепи! А туда поплывете, мою пулю с собой прихватите!..

Люди с неохотой встали между бойцами нашей и соседней рот в оборону. Кое-кто из них, отойдя на правый фланг, пускался через реку вплавь.

Мы сбежали с насыпи, оставив на мосту одного Хохолкова.

Коренастый боец оживленно обратился к Сычугову, Суздальцеву и подошедшему к ним Чертыханову:

- Отгадайте загадку: «Справа огонь, слева огонь, с неба огонь, в середине сталь».

- Танк.

- Снаряд.

- Как бы не так! Это я, Банников. Вы думаете, я человек простой? Я весь из железа, из брони. Меня, живого, можно ставить на гранит вместо бронзового памятника - простою тыщу лет, а то и больше… Знаете, что там было? - Он кивнул на высоты, прикрыв глаза, в сокрушении закачал головой. - Мины сплошь покрывали каждый метр земли; а танков лезло, ребята!.. Мы их бьем, а они лезут, откуда что берется!.. А над головой черно, туча, самолеты прямо брили; летчики, сволочи, ручными гранатами нас закидывали!.. Бугры раскалились, как в печке обуглились… А вот я уцелел, живой! Видите, и голова цела, - Банников в радостном исступлении начал ощупывать себя, выкрикивая, - и шея цела, и плечи, и руки, и ноги целы, смотрите! - Наигрывая плясовую, он в неестественном возбуждении прошелся по кругу, пристукивая и притопывая каблуками. Суздальцев грустно и снисходительно улыбнулся, глядя на этого чудаковатого, быть может немножко тронутого парня; щеки Чертыханова расплылись вширь в глуповатой ухмылке; Сычугов мрачно молчал, плотно сжав рот. Долговязый Чернов, подойдя к Банникову, тоже весело притопнул каблуками.

- Так мы и сами умеем, - засмеялся он. - Не удивишь! После боя потягаемся. А теперь хватит, дружок!

Банников обнял Чернова за плечи: уж очень был рад, что живым выбрался из ада, что за холмами.

- На «после боя» не рассчитывай! Одну ногу отхватят, на другой не поскачешь… А тут вот они - обе целы!.. - Он еще раз дробно пристукнул каблуками и уже серьезно, по-деловому обратился к Сычугову. - Ставь куда хочешь… - Увидел приставленное к обрыву бронебойное ружье: - Чья бронебойка?

- Моя, - сказал Прокофий. - Понравилась?

- Слушай, будь другом, отдай ее мне. Я хоть раз достойно встречусь с танком. С трех-линеечкой-то можно только вальс «На сопках Маньчжурии» тянуть. Танк свободно заглушает такую нежную музыку. В него стреляешь, а он идет. Пули - как от стенки горох… Отдай!

- Ладно, бери, - согласился Чертыханов с важностью и тут же сожалеюще зачмокал губами, давая понять, что ему крайне трудно расставаться с ружьем и он это делает лишь из уважения к нему, Банникову. - Стрелять умеешь или показать?

- Я бронебойщик! - Банников подбежал к ружью, видно было, что оно попало в умелые и ловкие руки.

Защитники высот, скатившись на равнину, отхлынули к реке. Часть бойцов прорвалась через мост на левый берег, часть кинулась вплавь, но многие закрепились на линии нашей обороны. Минные взрывы плескались по всей пойме, все ближе подступая к нашему обрыву; с холмов немцы хорошо просматривали и пойму, и реку, и заречные дали. Наблюдая бросающихся в воду людей, они, очевидно, решили, что воля противника сломлена, и спешили захватить переправу.

На дороге, по которой утром уходили наши войска, первыми показались, конечно, танки. Развернувшись по пойме веером, подминая кусты ивняка, они шли на больших скоростях прямо к переправе. За башнями, на неуклюжих хребтах их, налепились солдаты; многие из них демонстративно, во весь рост, стояли, держась за башни, смотрели вперед, как бы отыскивая свою заветную цель, - возможно, им виделась моя Москва - и с лихорадочным нетерпением рвались к этой цели, презирая нас, своих противников, презирая опасность и самую смерть. И было в этом стремлении что-то подавляющее, неотвратимое… Равнина все шире заполнялась гулом, поднявшаяся от гусениц пыль занавесила идущие сзади машины.

Первые разрывы снарядов наших батарей мгновенно разъединили пехоту с танками - солдаты бежали рядом с машинами, приближаясь к реке.

Щукин прислонился к моему плечу, отыскал руку и больно стиснул ее.

- Держись, старина! - проговорил он негромко и сглотнул слюну. - Я побежал на правый край.

Я взглянул ему в лицо, похудевшее, необычайно серьезное, необычайно спокойное и красивое мужественной и какой-то трагической, жертвенной красотой, и молча, понимающе кивнул ему, прощаясь. Причесав расческой волосы, он накрыл голову каской и тяжеловато потрусил вдоль берега. Я окинул взглядом бойцов. Лица их отпечатывались в памяти с поразительной ясностью.