Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

- Надо немедленно ехать домой, в Москву, - сказала Нина, когда они вышли на тропу, ведущую к деревне.

Он по-братски обнял ее за плечи.

- Знаешь, Нина, - заговорил он мягко и задушевно, - сошлись на поединок жизнь и смерть, и слово «немедленно» сюда не подходит, оно от излишнего темперамента, который часто застилает глаза. Нужен холодный расчет, чтобы ударить наверняка. Так что спокойней, Жанна д'Арк…

Нина действительно успокоилась. Она даже улыбнулась Никите и, пройдя несколько шагов, спросила тихо, как бы подумала вслух:

- Что с Димой сейчас? Куда он?..

- Ты, кажется, запретила говорить о нем?

- То время было вчера. Теперь другое… Люди должны быть вместе…

Никита внимательно посмотрел ей в глаза.

- Мы все, хотим этого или не хотим, будем вместе: война спаяет. А Дима…. Думаю, он не засидится на Волге, за сарафан матери держаться не станет.

Нина чуть выше приподняла голову.

- Я не представляю себе, кто бы мог усидеть дома в такое время! - Она невольно убыстряла шаги. - Я думаю, Никита, война скоро кончится: ведь у нас такая армия, такие силы!.. Немцам дадут по зубам как следует, и конец. Мы, может быть, и в драку ввязаться не успеем. Как ты думаешь?

Никита помедлил: следует ли предсказывать конец войне, если она только началась?

- Ее конец за горами, за лесами… Нужно подняться на вершину, чтобы увидеть его. А вершину придется брать с боем…

Нина, резко обернувшись, тревожно дернула Никиту за рукав.

- Гляди, еще летят!

Над дальней, темной гривой леса, неся на крыльях блики утреннего солнца, проплыло на восток еще несколько немецких бомбардировщиков.

- Летят, гады, без зазрения совести! - отоспался Никита, тяжелым, исподлобным взглядом провожая самолеты. - И никто им не препятствует! Гуляй по чужому небу во все стороны.

Самолеты скрылись из глаз, но взрывов на этот раз не последовало: видимо, устремились к дальним целям. Никита все еще стоял, мрачно глядя себе под ноги.

Дома тетка Настасья даже не пыталась задержать их. Прибегал из правления колхоза парнишка: Леониду велено явиться с вещами на призывной пункт. Она замесила пресные лепешки на троих.

- Сперва сына проводила, Леонида, - сказала тетка Настасья, озабоченно и горестно глядя на меня. - Потом Нину с Никитой. До самой станции дошла…

Долго стояли они, потрясенные, не узнавая станции. Угол вокзала был отхвачен бомбой. Кирпичи красным крошевом рассыпались в стороны, завалили, подобно грудам пунцовых помидоров, дощатые столы пристанционного базара. Связисты, взобравшись на вершины склоненных столбов, натягивали оборванные провода. Три женщины катили тележку с рельсами к месту повреждения путей; две другие женщины торопливо засыпали глубокую воронку; мужчины в майках-безрукавках - форменные путейские куртки лежали рядом, - обливаясь потом, торопились уложить шпалы, рельсы, забивали костыли молотами на длинных черенках.

На станции царили тот беспорядок и нервозное оживление, какие появляются у людей, внезапно застигнутых большой бедой. Огромное скопление людей, молодых и старых. С детьми, с громоздкой кладью, неуклюже и наспех увязанной в узлы, - все, что первым попалось под руку, подчас самое ненужное, - сидели они на земле, прямо на путях, на каменной платформе, забили все пристанционные углы. Над ними раскачивались на проводе круглые разбитые часы - время остановилось. Ребятишки бродили по красному щебню, ковырялись в обломках, выискивая стекляшки, железки… Все эти люди торопились уехать от надвигающейся грозы. Ждали поезда. Паровозы парили на путях, им не было хода…

Когда пути исправили, всю ночь спешно пропускали эшелоны с важными грузами в сторону границы, оттуда, поезда с ранеными. В вагоны никого не сажали. Никита с Ниной просидели на станции ночь, день и еще ночь. Потом вернулись в Рогожку за продуктами.

- Надень свои спортивные штаны. Так будет удобней. Пойдем пешком, - решил Никита.

- И пошагали они в Москву пешком, сынок, - закончила тетка Настасья и тяжко, вздохнула. - Дойдут ли, нет ли…

- Дойдут, - успокоил я ее. Еще раз попрощавшись с младшим лейтенантом Клоковым, мы с Чертыхановым вернулись в роту.

- Ну, как он там, Клоков? - обеспокоенно спросил Щукин, встретив нас.

За меня с готовностью отрапортовал Чертыханов:

- Определили, товарищ политрук. - Прокофий не забыл кинуть ладонь за ухо. - В клеть его положили, на перину, может, и вправду отойдет, хозяйки над ним трясутся. Любовью залечат раны…