Владимир Першанин - У штрафников не бывает могил

Серьезные успехи были достигнуты на других участках фронта, в том числе под Ленинградом. В июне — июле советские войска освободили территорию Карело-Финской ССР, нанесли поражение финской армии. Вскоре Финляндия будет вынуждена выйти из войны. На нашем участке фронта было пока тихо. Шла подготовка к крупной операции на территории Молдавии, выводу Румынии из войны и дальнейшему наступлению на запад.

Но это были стратегические задачи. Наша 121-я штрафная рота получала людей и также готовилась к боям.

Снова принимаю взвод. Пока малочисленный. Ну, это и к лучшему. Будет время лучше изучить и подготовить бойцов. Из старых знакомых во взводе лишь один человек, старший сержант Матвей Осин. Еще два сержанта, командиры отделений, назначены до моего прибытия, из числа штрафников. У Тимаря взгляд наметанный, оба сержанта кажутся мне вполне надежными ребятами.

Ивану Фадеевичу Шестакову, как и Осину, под сорок лет. Высокого роста, с узловатыми крепкими руками, светлые усы «под Чапаева». Воюет полтора года, был помощником командира взвода, но влетел, как и многие из наших подопечных, по пьянке. Пошли с дружком на хутор менять казенные ботинки и запасное белье на самогон, попались и получили по два месяца штрафной роты.

Второй сержант, Егор Луза, из бывших лейтенантов-минометчиков. Напутали с маршрутом движения. Минометная рота попала под обстрел. Погиб командир, два взводных и потеряли половину минометов. Выпустив остатки боезапаса, отступили. При переправе утопили оставшиеся «самовары» и предстали перед начальством с винтовками и уцелевшими лошадьми.

Сомневаюсь, что в неудаче был так уж виноват лейтенант, закончивший полгода назад ускоренный курс училища. Но как единственный оставшийся в живых офицер он пошел с легкой руки трибунала за стрелочника. Ему вменили и отступление без приказа, и утерю боевой техники, что-то еще, и приговорили к 10 годам лагерей, которые заменили на три месяца штрафной роты.

— Меня сначала к расстрелу присудили, — знакомясь со мной, рассказывал лейтенант. — Представляете?

Прозвучало слишком уж по-граждански. Представляете, меня свои же убить хотели! Все я представлял и понимал. За полкилометра оставленных без приказа позиций к стенке ставили. А лейтенант еще чему-то удивлялся.

— Потом заменили на штрафную роту. Медаль «За отвагу» жалко.

— Вернут тебе медаль. Главное, голову сохрани.

— Это уж как выйдет, — вздыхал Егор Луза. — Но я вас не подведу.

Матвей Осин вместе с командирами отделений ознакомил меня с личным составом взвода. Все, как обычно: самострелы, растратчики, дезертиры и всяких других по мелочи. Воевать будут!

— Не все, — возразил Матвей и вызвал двух штрафников.

Упоминать о национальности бойцов — неблагодарное дело. Считается, что если ты коснулся этой темы да еще плохо о ком-то отозвался, то от тебя пахнет национализмом. Считайте, как хотите, но право на свое мнение я имею. Хоть убейте, никогда не полюблю вечных торгашей-кавказцев с откормленными ряшками, цыган, занимающихся чем угодно, но только не работой.

Впрочем, такое же отвращение испытываю к молодым бездельникам русским, умудряющимся жить и не работать с начала 90-х годов. Власть постановила, что, заставляя кого-то трудиться, мы нарушаем права человека. Лучше позволить оболтусу тащить пенсию у родителей, подворовывать, снимать медные провода на столбах или таблички на кладбищенских могилах. Ведь ему жрать надо. И не абы что. На щи и кашу он не согласится, надо чего-нибудь повкуснее. Плюс пойло (водка — пиво) да сигареты. Впрочем, я слишком далеко ушел от лета сорок четвертого года и проблем своего взвода.

Сержант Шестаков привел двух таджиков, лет по 25-27. Оба получили по два месяца штрафной роты за «неоднократно проявленную трусость в бою». За «неоднократную трусость» обычно расстреливали, но этим ребятам, видимо, сделали скидку с учетом интернационального воспитания.

Побеседовали. И довольно обстоятельно, если учесть, что один из них совсем не говорил по-русски, а второй очень старался, чтобы мы друг друга не поняли. Пренебрегая правилами, что в штрафной роте рукоприкладством не занимаются, Осин (отец троих детей) влепил одному из них затрещину.

Умар (или Омар) сразу вспомнил много русских слов. Рассказал, что жили с приятелем в маленьком кишлаке в горах, пасли скот, потом приехали «аскеры» и забрали молодежь в Красную Армию. Месяцев десять учились, а затем стали воевать. Омар и его приятель тоже воевали, но их закрыли в подвал, а потом судили. Я поинтересовался, почему их призвали лишь в сорок третьем году, через два года после начала войны.