Лео Кесслер - Форсированный марш

Эта мысль согрела фон Доденбурга. Он повернулся и двинулся по направлению к своей квартире. Неожиданно он почувствовал себя очень усталым. Сегодняшний день оказался довольно утомительным. Ему требовалось хорошенько отдохнуть, чтобы быть готовым к завтрашнему дню.

Корабли с британским десантом благополучно преодолели немецкие минные заграждения. На небе сиял молодой месяц, и поверхность моря отливала в лунном свете серебром, точно зеркало. Всюду, казалось, царила обстановка безмятежного спокойствия. А едва ощутимое дуновение ветерка, заставлявшее волны едва заметно колыхаться, словно специально служило для того, чтобы скрыть отдельные приглушенные команды и возню экипажей на палубах тщательно замаскированных кораблей. Операция развивалась, как по маслу. И все-таки в воздухе было неуловимо разлито колоссальное напряжение — то, которое всегда обычно сопровождает операции подобного масштаба. Полковник Фергюс Макдональд чувствовал себя так, словно это была первая в его жизни боевая операция, и волновался почти так же, как в тот памятный день, когда впервые подполз к ничего не подозревавшему германскому часовому и ловким ударом кинжала нейтрализовал его, расчистив проход вперед для своей группы. Макдональд сделал очередной глоток виски, которое было бесплатно выдано ему перед началом операции, и протянул плоскую серебряную фляжку майору Рори-Брику:

— Угощайся, старина.

Рори-Брика не требовалось упрашивать дважды. Он с удовольствием приложился к фляжке командира, сделав хороший глоток.

— Ну что ты думаешь, Фредди? — спросил полковник Макдональд так тихо, словно он всерьез опасался, что немецкие солдаты на противоположном берегу отчаянно напрягают слух, пытаясь расслышать каждое его слово. — Как развивается операция?

— По-моему, все идет ногмально, сэг, — пожал плечами майор. — Ситуация в целом дегьмовая, как обычно, но, думаю, мы спгавимся.

— А как себя чувствуют ребята? Они готовы?

— Откуда мне знать, как себя чувствуют гебята? — беззаботно ответил майор. — Всю эту демокгатическую белибегду насчет того, как себя чувствуют гядовые, я оставляю на откуп сегжантам, сэр.

— Ах ты негодник, — нахмурился полковник Макдональд. — А ну, отдай мне обратно фляжку, ты, ненасытное чрево!

Несколько секунд оба старших офицера хранили молчание, наблюдая за тем, как 250 катеров, участвовавших в этой операции, начинают образовывать более компактные группы, чтобы преодолеть в таком строю остаток пути до побережья Франции. Майор Рори-Брик поднес к глазам прибор ночного видения и стал вслух считать эти группы:

— Один… два… тги… четыге… пять… семь… десять… одиннадцать… двенадцать. — Он неожиданно замолчал.

— Отчего ты потерял дар речи, Фредди? Что случилось? — беззаботно уточнил Макдональд, делая очередной глоток виски.

Майор Рори-Брик замялся. Ему почему-то явно не хотелось отвечать командиру.

— Ну, хватит, не тяни! Или делай дело, или сойди с горшка! — прикрикнул на него полковник.

— Все дело в этих мелких ггуппах когаблей, сэр, — неохотно промолвил он наконец.

— А что здесь такого? В чем тут проблема? — бросил Макдональд.

— Ну… — Рори-Брик вновь замолчал и даже попытался отвернуться.

— Ну хватит, Фредди, — раздраженно прикрикнул на него полковник. — Вытащи изо рта свой проклятый аристократический палец, который, похоже, страшно мешает тебе и не дает возможности нормально говорить — а то ты так и прибудешь на проклятую французскую землю с пальцем во рту!

— Все дело в количестве этих ггупп, сэг, — произнес наконец майор. Он облизал покрытые налетом морской соли губы, и полковник Макдональд ощутил его неподдельный суеверный страх. — Их ровно тгинадцать!

— Как же это здорово, дьявол меня побери! — протянул довольный шарфюрер Шульце, вдавливая соски огромных грудей Рози-Рози в свои заросшие волосами уши. — Это просто прекрасно — я становлюсь совсем глухим, я ничего не слышу!

Это были последние слова, которые произнес здоровяк — перед тем, как провалиться в беспробудный сон. Он слишком устал, безостановочно занимаясь любовью и накачиваясь при этом бесконечным количеством дармового спиртного, которым целенаправленно угощала его сама Рози-Рози.

Убедившись в том, что Шульце окончательно заснул, Рози-Рози осторожно высвободилась из его объятий, убрав лицо шарфюрера со своей необъятной груди. С удивительным проворством она соскочила с двуспальной кровати и выскользнула из комнаты.