Владимир Возовиков - Особое задание

Танковая рота вела бой в беззвездной черноте среднеазиатской ночи. Обе стороны применяли новые тогда приборы ночного видения, и лишь выстрелы пушек коротким железно-белым светом взрывали мрак. За линией прорванных траншей первой полосы обороны руководитель внезапно остановил роту и приказал принять командование курсанту Мадудову. С тревогой следили мы в экипаже за нашим товарищем, который переместился на командирское место с сиденья заряжающего, откуда ему нелегко было наблюдать за развитием событий. Сумеет ли быстро и решительно взять управление, успешно продолжить бой на труднодоступной для танков местности, в условиях, пока ещё малопривычных для нас?

Преподаватель тактики майор Кузнецов в поле не делал снисхождений. Фронтовик-танкист, он терял хладнокровие лишь в двух случаях: когда его подопечный немел и заикался, попадая в переплет, или когда бездумно лез напролом — лишь бы линия машин выглядела внушительно и красиво. Незадолго до того на дневном тактическом занятии после атаки на высоту в лоб майор выслушал доклад курсанта, исполнявшего обязанности командира, и жестко отчеканил: «Двойка!» Позже, поостыв, мягко и вместе сурово сказал: «Сынок… Однажды на моих глазах едва не погиб танковый батальон. И только потому, что комбат не дал себе труда перед боем доразведать цели на высоте, подумать об ответных действиях на возможные выпады врага. Экая, мол, невидаль — три пушчонки в полосе атаки! С ходу сомнем… А эти „пушчонки“ оказались зарытыми в землю „пантерами“ — штурмовыми орудиями. И не три их там было… Командиру бригады пришлось до срока двинуть в атаку резерв, чтобы спасти положение. А что значит израсходовать резерв в самом начале боя?! Война же! Война, где ошибка даже одного взводного командира может повлечь такие последствия, которых не в состоянии предвидеть командир полка. И всё это — кровь!»

Чувство, с которым говорил майор, накаляло каждое слово, и потому речь его как бы впечатывалась в душу и память. Тогда ещё только замышлялись мемуары маршалов и рядовых — участников Великой Отечественной, книги, в которых война, отраженная в человеческих судьбах, стала богатейшим кладом боевого опыта, завещанием бдительной, мужественной ответственности каждого человека в погонах за исполнение своего ратного долга. Но в ту пору в училище не было преподавателя, комбата, даже командира роты, который не прошел бы фронтовой школы. Не скупясь на опыт, лично выстраданный ими на полях сражений, они и каждый шаг своих питомцев выверяли войной — касалось ли это политработы, стрельбы, вождения машин или тактики. Как должное принимали курсанты требовательность наставников — не было и курсанта, у которого не воевал бы отец или старший брат. Вот и у того парня, что принял командование ротой в ночном бою, отец, солдат-сибиряк Григорий Мадудов, погиб в сорок первом под Ленинградом.

Давно сказано, что пример — лучший учитель. Далеко не все сыновья павших фронтовиков знали в подробностях, как воевали и умирали их отцы, наверное, поэтому с особым вниманием всматривались они в портреты людей, прославивших училище. Более шестидесяти Героев Советского Союза воспитало Ташкентское высшее танковое командное ордена Ленина училище имени дважды Героя Советского Союза маршала бронетанковых войск П. С. Рыбалко. Но в каждой роте был «свой», особенный Герой. В нашей, четвертой, учился Вольдемар Шаландин. Сегодня, отлитый из бронзы в полный рост, он стоит у деревни Яковлево на бывшей черте огненной Курской дуги, всматриваясь в даль, откуда в июле сорок третьего выползли пятнистые танки врага. И кажется, настолько поглощен, что не слышит, как в далеком Ташкентском танковом выкликают на поверках его имя…

Их было трое, выпускников одного училища, в танковой роте, оборонявшей высоту 245, что оказалась на стрежне потока фашистских войск, ринувшихся по шоссе Белгород — Курск: гвардии капитан Владимир Бочковский, гвардии лейтенант Вольдемар Шаландин и Юрий Соколов. Первые двое стали Героями Советского Союза, вписал свое имя в историю Великой Отечественной войны и Соколов, геройски погибший на той высоте.

Утром 6 июля до сотни фашистских танков и пехота на бронетранспортерах, поддержанные армадами бомбардировщиков, надвинулись на позицию советских танкистов. Восемь наших тридцатьчетверок, искусно расставленные Бочковским по обе стороны шоссе за гребнем высоты и болотистым оврагом, с двух сторон вонзили огненные клещи в бронированного крестоносного змея, ползущего в дыму и пыли на Курск, и его гигантское тело стало разваливаться. Скоро обочины шоссе и лощина, по которой враг пытался атаковать советских танкистов и сбить их с высоты, покрылись горелым железным ломом. Маневренные, быстрые, увертливые и надежно защищенные тридцатьчетверки в руках умелых и стойких воинов были грозным оружием. Танкисты Бочковского, маневрируя на заранее подготовленных позициях, хладнокровно подпускали врага на верный выстрел, их бронебойные снаряды раскалывали и прошивали мощную броню «тигров», «пантер» и «фердинандов», новые и новые чадящие костры занимались на поле; ошеломленные жестоким отпором, гитлеровцы, ведя суматошный огонь, вынуждены были остановиться и вызвать на помощь свою авиацию.