Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

И это святая правда, я с самого начала досадовал, зачем меня хозяйка женила, потому что, пока на свадьбе гуляли, все надо мной насмехались, и в тот же вечер батрачка отняла мою сберегательную книжку.

На другой день сказал я хозяевам, как отрезал! «Благодарите господа бога, что Шулинек опять дома и будет играть для вас, а уж коли вы меня оженили, так отцепитесь теперь от меня!»

Видали вы когда‑нибудь, чтобы генерал, как последний сапожник, курил простую «венгерку»?

Я видал.

В Линце, на вокзале.

Возвращаюсь я в свою часть, в Левико, на вокзале нашего брата, солдат, собралось восемь человек, ждем поезда.

И вдруг — мать честная — генерал!

Подкатил к вокзалу на авто — этаком тупорылом бычке с мотором.

Красная подкладка, на брюках лампердоны, вся грудь в орденах, два денщика, а чемоданищ видимо-невидимо, и все из настоящей кожи.

Мы отошли к путям, а он стоял шагах в пятидесяти от нас и покуривал «венгерку».

Сбились мы в кучу — чехи, все из крестьян, да два поляка-телефониста — и спорим, «венгерка» у него или нет.

Глаз у меня, слава богу, острый, дедушке моему за восемьдесят было, а он еще читал календари без очков. Я от самой нашей Кутной Горы, с Канька, вижу Снежку, всю в тучах, хотя больше никто ее не видит, и еще табачную фабрику в Седлеце, там работала моя сестра — так уж в табаке я, стало быть, разбираюсь. И тут я с лету издаля определил, что это «венгерка», — провалиться мне на этом месте! — по пять крейцаров за десяток.

Для меня это яснее ясного.

Так нет же, уперлись — это, мол, особые генеральские сигареты; один уверял, что служил на фронте при штабе дивизии и у них был цельный ящик такого сорта, дескать, сигареты эти без мундштука, господа не суют их прямо в рот, а вставляют в янтарный мундштучок с ваткой, чтобы не горчило. Язык, мол, от них жжет, будто азотной кислоты лизнул, в горле першит и зубы все закоптевши, потому и прозвали их «Харакири экстра деликатес».

Под конец, мол, их роздали драгунам.

А телефонист знай твердит: это немецкие сигареты, тонкие, как хворостинки, они‑де запрещены, и потому их провозят к нам контрабандой.

Может, этот генералишка получил их от самого прусского кайзера.

У пруссаков‑то курева до черта и вообще все в ажуре, взять хоть почту — им сразу доставляют, а нам как бог на душу положит…

На эти крамольные речи я отвечал, что, во-первых, у нас в Левике почта работает как часы, а во-вторых, пруссакам тоже солоно приходится — нужда беду погоняет, навидался я в Скопле, как они хлебушка Христа ради просят, а мой знакомый сцепщик, Шютц его фамилия, спрашивал раз у машиниста, что проезжал через Еников на немецком паровозе, как, мол, там у них, так тот даже рассказывать не захотел, и еще, в-третьих, все равно никто меня не убедит, что это не «венгерка», хоть и курит ее сам генерал, и дивного тут ничего нет, видать, и господам нынче не больно сладко живется.

Всякому ясно: спорь сколько хочешь‑толку все равно не будет.

Нешто не так?

Один капрал из канониров вдруг и говорит:

— Вортнс [98] Слова (искаж. нем.). .

Достал он из рюкзака чистую открытку полевой почты, что‑то на ней накарябал, оправил мундир, отряхнул пыль с коленок и просит:

— Шаун зи, все ли у меня в рихтику [99] Поглядите, все ли у меня в порядке (искаж. нем.). .

Сняли мы с его мундира белую нитку, да только — мать честная! — штаны‑то у него на заднице протерлись до дыр и вымазаны не то дегтем, не то сыром, не то еще какой чертовщиной.

Поплевал он на ладонь, пригладил волосы, шапку поправил — ать-два, открытка в руке — прямиком к генералу.

Браво эдак взял под козырек, идет — шаг чеканит, сапогами громыхает — перрон дрожит, почтальоны перестали складывать посылки, рты разинули: что будет?…

А он делает вид, что собрался бросить открытку в ящик. Кто ему запретит?

Нешто не так?

Да все одно зря старался: генерал вынул сигаретку изо рта и кивнул в ответ на его усердие. Так парень и не успел разглядеть, что это за сорт.

Воротился не солоно хлебавши.

Тогда один лупоглазый телефонист одолжил у приятеля ремень, потер рукавом орла на шапке, снова взял открытку и, как ни в чем не бывало, марширует к генералу.

За пять шагов тряхнул головой, буркалы выпучил, вскинул руку к козырьку… Генерал вынул сигаретку, кивнул — парень для отвода глаз брякнул крышкой почтового ящика.

Да назад не идет, знаки нам делает, плечами пожимает, головой крутит — опять, мол, не узнал ничего…