Йоханнес Зиммель - Пятый угол

— Да, — сказал Томас.

— В Германии вам непременно придется ходить в военной форме.

— Ни за что!!!

— Мне жаль, но таковы правила. И нам нужно будет еще дать вам французское имя и воинское звание. Скажем, капитан.

— Боже правый, что еще за военная форма?

— Это ваше дело, Ливен. Подыщите себе что-нибудь подходящее.

И Томас отправился к первому офицерскому портному города и кое-что подыскал: сизого цвета брюки для летного состава, бежевый китель с большими карманами и длинной продольной складкой на спине, ремень. Довершали экипировку ремешок через плечо, пилотка и три шеврона на рукаве. Придуманная Томасом форма так всем понравилась, что месяц спустя ее объявили официальной для сотрудников службы по розыску военных преступников.

С наступающими войсками союзников Томас, он же капитан Рене Клермон, возвращался на родину. Конец войны застал его в Баден-Бадене. Свое бюро он оборудовал в бывшей штаб-квартире гестапо на Кайзер-Вильгельм-штрассе.

Вот теперь пытливый читатель знает, как вышло, что наш друг 7 июля 1945 года в Баден-Бадене готовил обед для двухзвездного генерала.

В доме на Кайзер-Вильгельм-штрассе работало семнадцать человек, а жили все в вилле напротив. Их работа была тяжкой и безрадостной. Некоторые не ладили друг с другом по политическим и иным мотивам. Так, Томас, к примеру, немедленно сцепился с лейтенантом Пьером Валентином, красивым молодым человеком с холодными глазами и тонкими губами, обликом смахивавшим на эсэсовца.

Валентин реквизировал и проводил аресты, как одержимый. В то время как порядочные офицеры французской службы розыска, точно так же как и их порядочные британские и американские коллеги, действовали строго по спискам разыскиваемых, составленным военными властями, Валентин бессовестно использовал свою власть и творил произвол. Когда Томас призвал его к ответу, он высокомерно пожал плечами, заявив: «Ненавижу всех немцев».

Томас запротестовал против такого глупого обобщения. Валентин небрежно возразил:

— Я говорю лишь о цифрах. В один только наш отдел за прошедший месяц поступило свыше шести тысяч доносов немцев на немцев. Они ведь такие: когда нападают на малые народы, то — раса господ. А когда получают по морде, то начинают играть Бетховена и строчить кляузы друг на друга. И такой народ я должен уважать?

Здесь лейтенант Валентин, каким бы отвратительным он ни был, оказался прав: гнусная волна доносительства, подлости и мерзости захлестнула Германию после войны…

Затем наступило 2 августа 1945 года. В этот день Томас пережил нечто, потрясшее его. В его кабинете появился изможденный седой мужчина, истощенный, в сильно потрепанной одежде. Человек снял шляпу и произнес следующее:

— Добрый вам день. Меня зовут Вернер Хельбрихт. Я был кригсбауэрнфюрером [19] Военный руководитель крестьянской общины. — Примеч. пер. , — он назвал местность в Шварцвальде, где он проживал. — До сих пор я прятался. Но теперь решил явиться к вам.

Томас уставился на худого седого мужчину:

— И почему вы это делаете?

— Потому что осознал, что в моей стране совершались ужасные преступления, — ответил Хельбрихт. — Готов искупить вину: строить дороги, работать на каменоломне — все, что хотите. Искренне сожалею, что служил этой преступной власти. Я в нее верил. Это было ошибкой. Нужно было поменьше верить и побольше думать.

Томас поднялся.

— Господин Хельбрихт, сейчас час времени. Прежде чем продолжим беседу, не хотите ли пообедать со мной?

— Пообедать? С вами? Но я же вам сказал, что я нацист!

— Тем не менее. За то, что вы честно все рассказали.

— Тогда у меня одна просьба: поехали на мое подворье. У меня есть что вам показать. На лесной просеке. За моим двором, — сказал бывший кригсбауэрнфюрер.

Жидкий суп из щавеля, купыря, одуванчиков и множества луговых трав приготовила на обед фрау Хельбрихт. Выглядела она такой же бледной и истощенной, как и ее муж. Хозяйство, увиденное Томасом, пришло в упадок: выбитые стекла, расстрелянные дверные замки, опустевшие загоны для скота, комнаты, разграбленные иностранными рабочими, согнанными на принудительный труд.

— Нельзя за это на них обижаться, — с кривой улыбкой сказал Хельбрихт. — Сперва мы их грабили, тогда еще, в их странах…

Жена бывшего кригсбауэрнфюрера, стоявшая в пустой кухне, сказала:

— После супа будет картофельное пюре и печеные фрукты. Из рабочего пайка. Сожалею, но больше у нас ничего нет.