Михаил Бубеннов - Огневое лихолетье (Военные записки)

…В начале лета над всей Смоленщиной прошумели дожди. Земля с невиданной быстротой и щедростью выметывала хлеба и травы. В положенное время они буйно отцвели. Теперь над миром день-деньской плавало солнце. Хлеба и травы наполнились душистыми запахами созревающих семян и плодов…

Вчера вечером командир роты лейтенант Лисняков зашел в блиндаж, где ютилось одно из стрелковых отделений. Присев за столик, Лисняков обратился к бойцам:

— Есть важное дело, товарищи бойцы. Сами знаете: все население ушло отсюда… А кое у кого остались здесь полоски ржи. Их пора убирать. Мы решили с этой целью послать в Кручиниху несколько бойцов. От вашего отделения — одного. Мы скоро пойдем дальше, а сюда придут хозяева, увидят убранный хлеб и благодарить нас будут. Так вот, кто желает поработать на уборке?

С нар проворно соскочил пожилой человек среднего роста, белокурый, с выгоревшими и беспокойными ресницами. На его погонах резко выделялись ефрейторские нашивки.

— Я имею желание…

— Ефрейтор Завьялов?

— Так точно!

— А косить-то умеешь?

— Что вы, товарищ лейтенант! — вспыхнул Корней Завьялов. — В самую страду и родился-то под копной…

Утром Корней Завьялов был у Кручинихи. С ним пришли десять рядовых солдат с винтовками и косами.

По крестьянской привычке отпробовав свежее зерно, вдохнув его зрелый запах, Корней Завьялов, казалось, мгновенно стал другим человеком. У него моментально исчезла та строгость, что приобрел он на войне, и даже морщинки у переносья, где копилась она, растаяли на светлом от счастья лице. Выгоревшие ресницы его трепетали беспрестанно, точно от ветров. Расставив бойцов у полосы, он закричал не хрипловатым голосом воина, а горячим степным тенорком крестьянина:

— Вот это, братцы, рожь: мышь не пролезет! А шуму в ней! Ну, пошли, братцы! — И его коса белой молнией заиграла в зарослях ржи.

Шибко двигая плечами, шагая широко и сгибаясь, точно стараясь поймать белую молнию во ржи, Корней Завьялов быстро вышел на гребень бугра. Здесь он вдруг скинул гимнастерку и обернулся к бойцам:

— А ну, шагай, братцы! Разгони кровь! За мной! — И быстро скрылся за гребнем бугра.

Два года Корней Завьялов провел на войне. Сначала он был стрелком, потом стал ручным пулеметчиком. Он честно нес службу. Он побывал во многих боях и был трижды ранен. Работящий, прилежный, он ловко и самоотверженно занимался тяжелым, кровавым трудом войны. Корней Завьялов отлично понимал, что, раз началась война, этот труд не только неизбежен, но и крайне нужен: только в нем спасение Родины. Но, выйдя косить рожь, он невольно всем сердцем ощутил пленительную радость мирного труда.

Корней Завьялов работал с наслаждением. Ему приятно было шагать по теплой пахоте и слушать сухой треск ржи. Ему любо было остановиться среди полосы, встряхнуть у груди мокрую от пота рубаху, поиграть оселком на сверкающей косе. Почти с ребячьим азартом и удалью махал он косой, распугивая из ржи молодых жаворонков. Он работал с хорошей крестьянской жадностью, но никак не мог насладиться издавна знакомой радостью страдной работы: так он истосковался по ней…

— Братцы! — покрикивал он бойцам, останавливаясь на бугре. — Вот она, работка, а? Любо-мило!

Так Корней Завьялов работал до обеда. Но когда бойцы собрались у родника передохнуть, он внезапно замолк и помрачнел. У переносья его опять появились строгие морщинки, выгоревшие ресницы перестали весело трепетать, а глаза налились недоброй темнотой. Хлебая суд из котелка, слушая, как приятно ноет тело от любимой работы, он вдруг подумал: «А все фашисты, все они… Они оторвали меня от этой работушки, они лишили меня этой радости!» Только теперь Корней Завьялов взглянул на деревню. Она была разрушена и сожжена дотла: среди лопухов сиротливо стояли две избенки, одиноко торчали печные трубы. «И их оторвали от родной земли, — подумал Завьялов. — Сколько людей из-за них бросили свое дело!»

Корней Завьялов всегда относился к фашистам с большой ненавистью. Но теперь, поработав в поле, отведав радость страды, с которой привык всегда связывать свои лучшие думы и чаяния, он с новой, особенной остротой понял, какое зло они принесли народу и стране.

После обеда он убирал рожь усердно и любовно, как привык это делать всегда, но молча. Он не отзывался на оклики бойцов, угрюмо срезая звонкую рожь.

Вернулся он на передний край злой и угрюмый. К удивлению товарищей, он отказался даже от ужина и сразу, расстелив на нарах плащ-палатку, начал чистить свой ручной пулемет.