Михаил Болтунов - Диверсант

— На следующей встрече выложишь ему все напрямую, предложишь сотрудничество.

Голумбиевский так и сделал. Жихарь обрадовался, сказал, что давно мечтал уйти в партизаны. Но тут Николай его остановил.

— Прежде надо выполнить задание.

— Какое задание, говори, — сказал Иван.

— Сможешь достать у немцев электробатарею? Для радиостанции нужно.

— Смогу…

И действительно, вскоре он притащил на встречу батарею.

После этого партизаны поручили Жихарю провести диверсию на аэродроме. Иван сиял — это было ему по душе. Разведчики рассказали, как надо подготовить диверсионный акт, снабдили соответствующими «средствами».

А вскоре немецкий бомбардировщик «Юнкерс-88» взорвался на взлете. Через некоторое время, едва поднявшись в небо, вошел в штопор еще один самолет.

Иван был готов и на дальнейшие подвиги. Пришлось его «притормозить» и объяснить важность не только диверсий, но и развединформации.

Первые же данные от Жихаря ошеломили. Стало ясно, что в Барановичах не просто аэродром, а крупная авиабаза, где базируются до сотни самолетов, которые совершают полеты на Москву, Киев и даже на Ленинград.

Задача Центра была выполнена: в депо и на аэродроме Барановичи теперь находились наши агенты. В партизанский отряд Антона Бринского стала поступать регулярная, проверенная разведывательная информация. Ее сразу же передавали в Москву.

Сов. секретно

Москва. Центр. Радиостанция «Слива».

19.10.42 г.

«7.10 в Барановичи с востока прибыли 2 эшелона кавалерии. Расположились на Сенатской и Технической улицах.

7.10. с востока в Барановичи прибыли 20 вагонов зенитной артиллерии. Заняли позиции на аэродроме.

Черный».

Сов. секретно

Москва. Центр. Радиостанция «Пена» 8.10.42 г.

«Я получил сведения, что нашу радиостанцию немцы засекли из Житковичей. Ей приходится работать по 10-12 часов в сутки. Каратели приближаются к нашему району с двух сторон. Считаю необходимым Скрипке сократить работу в эфире до 1 часа в сутки.

Связь с Бринским прервана, предполагаю нападение на них карателей.

Гриша».

Сов. секретно

Москва. Центр. Радиостанция «Пена» 11.10.42 г.

«Каратели напали на базу Бринского. Раненые Криворучко и Максименко убиты. Ялуенков и Сидоров пропали без вести.

На задании подорвался командир группы Садовский.

Облава людей Бринского продолжается.

Гриша».

Партизан Бринского спасли собаки и опыт. Однажды ночью псы партизана Николая Величко вскочили, насторожились. Величко знал своих псов, просто так они тревожиться не будут. Значит, рядом чужой.

Пришлось разбудить Бринского, остальных партизан. Двинулись к западной окраине острова. Однако было тихо.

Вдруг стая птиц, взлетела, загомонила. Кто потревожил их?

Еще было темно, туман укутал болото. Прислушались. Действительно, кто-то шел им навстречу. Чавкание десятков ног доносилось все явственнее и четче.

Каратели! По болоту шли каратели. По звуку определили — их было много. Партизаны стали отходить, залегли в зарослях тальника.

Немцы прочесывали партизанский островок, открывали огонь по деревьям, кустам. Они были совсем рядом. Нашли лазарет Бринского, расстреляли раненых партизан.

Антон Бринский, Иван Черный, партизаны целый день пролежали в тальнике. Они ничем не могли помочь своим погибающим товарищам — слишком мало было сил.

Когда каратели ушли, они похоронили погибших, а назавтра… Назавтра опять за дело. Свое, родное разведывательно-диверсионное дело.

Теперь их целью был комендант особого полицейского участка, который располагался в Ляховичах, — Николай Четырько. Нет, партизаны не собирались его убивать. Расправиться с этим немецким прихвостнем было несложно. Каждую неделю, в субботу комендант приезжал в деревню к родне, напивался, клял судьбу. До войны он служил в Красной армии, попал в окружение, пробрался на родину, и тут за ним пришли немцы. В общем, пошел Четырько на службу в полицию.

В очередной раза, когда комендант, уже порядком подвыпив, сидел в избе у родственников, в комнату вошли партизаны, разоружили Четырько и повели беседу.

Полицай упирался, спорил, доказывал, что не сам, не по своей воле пошел на службу к фашистам, говорил, что людей не расстреливал, не вешал.

— Если бы вешал, мы бы с тобой не так разговаривали, Четырько, — сказал Черный. Уходя, он намекнул коменданту: