Владимир Першанин - Штрафник из танковой роты

К сожалению, настроение «шапкозакидательства», хоть и частично, прошло, но и полной информации, например о немецких противотанковых орудиях (нашем главном враге), мы не имели. Нас убеждали, что тридцатисемимиллиметровку даже сами немцы называют «колотушкой». Между тем это скорострельное легкое орудие пробивало броню наших основных танков Т-26, БТ-5, БТ-7 за полкилометра и больше. Не говоря уже о «пятидесятке», которая была опасна для нас и на расстоянии километра.

Порой неосторожная фраза о сильной стороне оружия врага оборачивалась неприятностями. Конечно, за настроением курсантов и преподавателей следили замполиты всех рангов (существовал целый аппарат!) и сотрудники особого отдела. Но, вспоминая некоторые последние фильмы о войне, я скажу, что тотальной охоты за «паникерами, пораженцами» не было. Помню, на комсомольском собрании отчитывали парня, который довольно объективно, но излишне много говорил о сильной авиации немцев, хорошей оптике на танках. В принципе, он был прав, но болтать по этому поводу в широком кругу было в тот период просто глупо. На комсомольском собрании горячие головы хотели немедленно исключить его из комсомола и отдать под трибунал. Выступали многие. Парень каялся, едва не плакал. Отделался строгим выговором. Зато один из расхлябанных курсантов, загулявший у знакомой бабенки, был буквально за утро оформлен на фронт.

Но вернусь к учебе. Шитиков спокойно, без патетики, рассказывал о боевых качествах наших и вражеских танков. Мы узнали, что у немцев на вооружении состоит много неплохих чешских танков Т-38 с довольно крепкой броней.

— Но зато пушка у него 37 миллиметров, — рассказывал лейтенант. — И скорость сорок километров. БТ-7 по всем показателям его превосходит.

О нашем основном противнике, немецком танке Т-3, взводный говорил с большой осторожностью. По слухам, немцы в ходе первых недель боев усилили броневую защиту Т-3, а пушки-«пятидесятимиллиметровки» не уступали нашим. Правда, скорость у Т-3 была также ниже, чем у БТ-7, на десяток километров. Но все мы прекрасно знали главную слабость наших, вполне современных для того времени танков БТ-7 — слабая броня, которую пробивали даже немецкие «колотушки».

— Мы еще посмотрим, кто кого! — повторяли курсанты. — А орудия у нас мощнее.

Что мы знали о войне? Ничего. Но уверенности хватало. Это тоже много значило. Война нам еще предстояла, а пока я расскажу о том небольшом круге ребят, с кем мне предстояло не доучившись уйти на фронт в сентябре сорок первого.

Пожалуй, самой яркой личностью был Паша Закутный. Спортивно сложенный, много читавший, мы заслушивались, когда он отвечал на вопросы преподавателей еще в институте. Он хорошо знал историю, свободно оперировал датами, малоизвестными событиями. С ним всегда было интересно.

Спортивно сложенный, со светло-русыми волосами, он чем-то напоминал мне Есенина. В официальную программу института Сергей Есенин не входил, но по рукам ходили томики его стихов, изданные еще в двадцатые годы, рукописные блокноты. Есенина у нас любили. В узком кругу Паша часто читал его стихи, многие из которых знал наизусть. Как и в институте, на Пашу засматривались многие сотрудницы из женского персонала училища. Но он вел себя с ними очень застенчиво. Когда девчата начинали над ним подсмеиваться или приставать с откровенными намеками насчет свиданий, он молча уходил. Скажу честно, я ему завидовал. На меня такого внимания не обращали.

Помню, он как-то отозвал меня в сторону и рассказал, что его вконец достала Зина Салина, занимавшая какую-то хозяйственную должность в училище. Зина была видная, рослая женщина, с большой грудью. Ходила в форме старшины, в обтягивающей юбке. Мужики на нее облизывались.

— Привязывается ко мне как банный лист, — ковырял землю сапогом мой дружок — У нее и муж есть, с другими ребятами путалась, а теперь ко мне прилипла. Мол, все у нас хорошо будет. Она с замом по тылу училища в дружеских отношениях. После окончания учебы обещала оставить меня здесь. Будешь молодых учить, зачем тебе на войне пропадать. А уляжется все, успеешь на фронте свои ордена заработать.

— А ты? — глуповато усмехался я.

— Противно, Леха. Ну, не нравится она мне. Корова какая-то.

Коровой я Зину не считал и подумал, что если бы она липла ко мне, то, я, пожалуй, согласился бы с ней дружить. А насчет фронта? От фронта я увиливать не хотел.

Из студентов с нами держался вместе Петя Маленький. Он был примерно года на два постарше меня, рано женился, имел ребенка. После десятилетки, из-за нехватки учителей, преподавал в сельской начальной школе. Он был молчалив по натуре. Иногда показывал мне фотографию жены. Дочь у него родилась перед войной, сфотографировать не успели.