Владимир Першанин - Штрафник из танковой роты

До утра не спали. Занимались, как сейчас говорят, любовью. Друг другу все о жизни рассказывали. Мало что я запомнил, кроме обнаженного женского тела, прижимавшегося ко мне. Договорились встретиться еще. Но в полку объявили боевую тревогу. Сутки мы не вылезали из танков, потом двинулись ускоренным маршем. Прощай-прости, Валюта! Не успел я с тобой попрощаться.

13-я армия, в составе которой начал воевать наш отдельный танковый батальон, сыграла важную роль в наступательной операции под Москвой. Люди, знакомые с историей войны, знают, что Гитлер, после того как его войска начали отступление, были разбиты целые дивизии и корпуса, отдал приказ, строго запрещающий своим офицерам оставлять занятые позиции. Здесь, на Восточном фронте, в Подмосковье и на других участках, полевые суды расстреливали своих же соотечественников-немцев за отход без приказа. Сопротивление немцев было ожесточенное.

Продвижение войск 13-й армии в результате понесенных потерь во второй половине декабря замедлилось. В пяти дивизиях армии к концу декабря насчитывалось менее 15 тысяч бойцов и командиров (практически одна полнокровная дивизия), то есть личный состав четырех дивизий выбыл из строя убитыми и ранеными. Но наступление продолжалось, и наш полк был снова включен в состав другой армии, наступающей в трехстах километрах южнее Москвы.

Мой первый и последний бой состоялся 26 или 27 декабря под городком Чернава на Оке. Был пасмурный морозный день. Батальон форсированным маршем двигался по одной из бесчисленных дорог, пробитых отступающими немецкими войсками. Я видел застывшую, присыпанную снегом, уничтоженную немецкую технику, трупы фашистов. Или немцев? Как-то меня поправили, что не все немцы были фашистами. Согласен. Но будь Ганс хоть трижды интернационалист и даже если когда-то принимал участие в митингах против Гитлера — сейчас он стал фашистом. Он шел в рядах фашистской армии, чтобы захватить мою землю, дом, убить мою семью. А сейчас сам валялся на обочине, а по его расплющенным ногам шли наши танки.

Огромный грузовик с развороченным мотором завалился набок. Рядом два трупа. Сгоревший старый знакомый Т-3 с распахнутыми люками. Задрав длинный ствол, стояла в связке с сожженными тягачами дальнобойная пушка. Снова трупы… В одном месте, неподалеку от дороги, за грядой берез мы увидели кучку военных и лежавшие на снегу тела. Остановились и пошли глянуть. В низинке лежали расстрелянные советские военнопленные, сто — сто двадцать трупов. Что меня поразило, все они были страшно истощены, многие лежали в одних гимнастерках, головы были обмотаны полотенцами или портянками. Видимо, шинели и телогрейки забрали немцы. Мы постояли возле расстрелянных несколько минут со снятыми шлемами, потом опять вернулись к танкам.

— Теперь фрицы дождутся пощады, — крикнул сквозь шум мотора Костя Осокин, когда мы тронулись. — Даже раненых не пощадили.

Увиденное оставило тягостное впечатление. Двигались молча, только курили. Через полчаса колонна остановилась, и командиры рот побежали к комбату совещаться. Прошли два самолета. Я невольно пригнулся. Но это были наши, толстенькие истребители И-16, знакомые мне еще по довоенным фильмам. Где-то за лесом слышались взрывы. Прибежал Князьков.

— Ну, ребята, готовьтесь. Лешка, вперед не лезь. Делать все по моей команде. Ясно?

— Чего не ясно! Вы расстрелянных видели? Вот гады-фашисты!

— А если гады, давите их без пощады, — сказал Князьков. — Некоторым злости не хватает. Теперь сами посмотрели, что фашисты творят. Леша, впереди сильная драка. Ты уже тертый танкист. Я на тебя надеюсь.

Стало приятно, что Князьков выделил меня среди взводных командиров. Я уже не дулся на него, что он выхватил у меня из-под носа красивую Женю. С Валей было не хуже. Просто тогда меня долго не отпускало самолюбие. Но сейчас все эти воспоминания перебивала страшная картина расстрелянных наших ребят. Когда я видел красноармейцев с винтовками в руках — это было другое дело. Они погибли в бою, такая участь в любой момент могла ожидать и меня. А смотреть на расстрелянных безоружных парней было куда страшнее. Перекурив и кратко передав инструкции комбата, двинулись дальше. Догнали отступающий на лошадях обоз. Большинство немцев сразу бросились в перелесок. Их расстреляли из пулеметов, не останавливаясь. Человек пятьдесят или больше. Я заметил, что наши по лошадям старались не стрелять. Во многих танках сидели вчерашние крестьяне, привыкшие жалеть скотину порой сильнее, чем человека.