Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945

В тот день, помню, до полудня шел небольшой снег. В полдень снегопад усилился, подул ветер, началась метель. Пробирались мы разными лесными дорогами. Потом выбрались на один большак. Ехали мимо сожженных деревень. Отступая, немцы сожгли все, что только можно сжечь. От деревень и сел остались одни печи да колодцы-журавли.

Вскоре выехали на большак. Дорога была занесена. Машины стали буксовать. И тут начался обстрел. Снаряды рвались совсем рядом. Но это продолжалось недолго. Через минуту-другую все стихло. Мы часто снимали с себя шинели и бросали их под колеса. Затем, когда машины выскакивали из снежных заносов, отряхивали свои шинели и надевали их. Постепенно шинели одеревенели, заледенели.

Стрелковые части ушли от нас далеко вперед, и, когда я в очередной раз вызволил машину из кювета и вырулил на дорогу, увидел, что идущая впереди машина Шабалаева исчезла. Я взял винтовку и пошел вперед проверить дорогу. Оказывается, головная машина застряла в кювете в 400–500 метрах впереди. Пока мы ее вытаскивали, совсем рассвело.

Вскоре мы узнали, что немцы в Ясной Поляне все же не приняли боя, отступили. Мы стали догонять свой 112-й стрелковый полк, который был уже в районе Воскресенска.

Я был фронтовым шофером. В боях под Серпуховом, под Каширой, под Тулой и Калугой врукопашную не ходил, из винтовки даже не стрелял. Не привелось. Но мне приходилось выполнять непростые задания. И я выполнял приказы своих командиров в опасных условиях. Я рад, что свой долг выполнил честно. В окончательной победе над немецким фашизмом есть доля и моей войны.

– Это село мне запомнилось особо. Слизнево. Под Наро-Фоминском. Здесь погиб мой друг Вася Ковалев. Пулеметчик, командир пулеметного расчета.

А было как…

Мы не раз уже атаковали Слизнево. 33-я армия, как и все армии Западного фронта, начала наступление. Декабрь. И вот к нам в помощь подвели курсантов офицерского училища из Моршанска. Все рослые красавцы. С винтовками. Штыки примкнуты, блестят на солнце. Подошли и говорят: «Мы их сейчас из этой деревни штыками выгоним». И как пошли…

Надо было преодолеть лощину. Там, за лощиной, уже начинались огороды. За огородами дворы. И вот в этой лощине столько полегло курсантов, что весь снег казался красным. Мы, остатки 1138-го стрелкового полка 338-й дивизии, поднялись вместе с курсантами. Мы успели перебежать лощину. Все же опыт кое-какой уже был. Мы уже не раз бегали через эту проклятую лощину туда-сюда под немецкими пулями. Залегли на той стороне под обрывом. Тут уже он нас пулеметами не достает. Но носа высунуть нельзя – сплошная стена огня. Вот это они умели создавать.

В это время расчетам станковых пулеметов было приказано выдвинуться вперед, на фланги, и, когда полк и курсанты поднимутся, поддерживать нас своим огнем.

Командиры подали команду. Мы поднялись. «Максимы» поддержки заработали. Хорошо били, длинными очередями. Но пробежали мы вперед недалеко. Разом, как по команде, шарахнули по нашей цепи и их пулеметы. Тут сразу – кто ранен, кто убит, а кто, счастливый, залег. Залег и я. Стали отползать назад. Раненых потащили. За убитыми прячемся. Примерно прикинешь, откуда пули летят в твою сторону, отползешь, чтобы убитый тебя от этой трассы прикрывал, и – ходу на пузе. Немцы начали кидать мины. Тут и вовсе лихо стало. Доползли до лощины – и бегом к своей траншее.

Прибежал и я. Лежим смотрим. Впереди вся лощина трупами курсантов завалена. Их особенно много побило. Наших меньше. Мы-то отошли, а Вася Ковалев продолжает стрелять из своего «максима»! Комбат следит за его действиями в бинокль. Смотрел-смотрел, а потом и говорит: «Все. Конец. Убит». И правда, «максим» замолчал. Только пар от кожуха поднимается за лощиной. День стоял морозный.

Немного погодя комбат мне и говорит: «Ковалев твой друг?» – «Да», – говорю. «Тогда вот что: ползи к нему и, если он живой, тащи его сюда. А ребята тогда за пулеметом поползут. Если он мертвый – вытаскивай пулемет. Пулемет – в любом случае». Я комбату и говорю: «Я один ни его, ни пулемет не вытащу. Прикажите еще двоим со мной идти».

Приползли мы к Васе. А он стоит на коленях перед «максимом» и за гашетки держится. Как живой. И глаза открыты. На щеках замерзшие дорожки слез. Пуля ему попала прямо в лоб. Пулемет был установлен повыше, над обрывом оврага, а Вася стоял на коленях ниже, на стежке, которую, видать, там пробили летом коровы. И он со своим «максимом» был как памятник. Он уже застыл. Пальцы так крепко держали гашетки пулемета, что мы еле разжали их. Вытащили. И пулемет, и Васю.